А Турция - это захудалый ресторанчик, где полуголая девица очень виртуозно изображает "танец живота". После чего нас возвращают на корабль и мы отплываем, считая, что достаточно ознакомились с одной из обозначенных в программе страной. Лишь кто-то произносит недоумен-но, глядя на золотые, голубые и зеленые купола Стамбула: "И чего турки такие странные, что все танцуют "танец живота"? А что они еще умеют делать?"

Впрочем, как выясняется, трое с нашего теплохода сбежали от этого самого танца и попали в святую Софию и сказали, вернувшись, что именно это надо было смотреть. А жирный казах и слыхом не слыхивал, что существует храм святой Софии и "танец живота" вполне на его уровне.

Так отбившиеся от группы говорили после отплытия, и тотчас на них стукнули... Смельчаков выдернули наверх для разговора, но ничего не добились: не пойман - не вор... были они на "танце живота" или не были, а может, они просидели в туалете этой забегаловки, доказать уже невозможно. Вот если бы их искали, а их не оказалось вовремя на судне... И дело замяли, времен-но, пообещав разных неприятностей по возвращении. Но я сам слышал, как эти трое сказали вслух, не пугаясь стукачей, что плевать они хотели на такие угрозы... Вот если бы, побывав в Стамбуле один раз в жизни, они не увидели святой Софии, это и правда было бы несчастьем...

А корабль плыл да плыл, а мы выплясывали под молодежный ансамбль, наяривающий с утра до вечера своих знаменитых "Маленьких утят"... Что нам Европа и все остальное... Лишь успевали прозвучать начальные ноты песенки, как первыми срывались с места наши отцы-командиры, успевшие уже поддать для пущего веселья. Они хищно устремлялись на полукруглую эстрадку, поближе к оркестру, подхватив своих пополневших, но довольно игривых на отдыхе дам.

За ними, пританцовывая на ходу, следовали комсомольские вожаки из Одессы, валютные проститутки, входившие тогда в силу, и наши доморощенные стукачи. Постепенно вживались, вплетались в танец чуть замедленные литовцы, вечно опаздывающие журналисты и наши вялова-тые письменники, с трудом оторвавшиеся от рюмки. Хлопал крылышками директор центрального московского издательства, занимавший каюту из двух огромных комнат с большими даже не иллюминаторами, а окнами и личной баней.

Все, все бросались с головой в танец, и подпрыгивали, и приседали, и трогательно взмахива-ли руками, изображая крохотных утят.

А в общем-то все мы были задействованы в танце, охвачены единым безумием самопогру-жения в эту ирреальную пароходную жизнь. Так, возможно, мы побесились бы в детстве, но, право, могло ли оно быть в нашем бедном детстве, это диво дивное, чудо чудное, вышедшее из сказки о Коньке-горбунке в виде кита, на котором плавала такая российская деревня...

И все это посреди такой же нереальной, для северного глаза, ярко-фиолетовой, как хими-ческие чернила, средиземноморской воды.

Какая там к черту Европа, на кой хрен и кому она нужна, когда мы выдавали, с пристукива-ньем об пол подметками, свои искрометные "па"? Это и была наша Европа, все, что нам от нее осталось...

Впрочем, нет. Неправда. Не только это. Но ЭТО прежде всего.

Было кое-что, что станет для нас рождественским сюжетом, немного грустным и немного смешным. Но не страшным уж точно, как и положено в любой байке под Новый год. А все описанное выше принимайте как некий абстрактный фон, как пейзаж из окна поезда - дальние колхозные деревеньки с домами под соломой и ободранными колоколенками, которые тем не менее со стороны кажутся вполне живописными, даже привлекательными, если к ним не приближаться слишком близко.

– Ну, тебе тут хорошо?

– Спасибо. Мне тут хорошо.

Я же поведаю историю, которую бы назвал так: "КАК ТОЛСТЫЕ ВСТРЕТИЛИСЬ С САНЧО ПАНСОЙ".

По каким-то неведомым нам инструкциям, в правильности которых я нисколько не сомнева-юсь, следовало на судне провести учебную репетицию на случай непредвиденной аварии. Нам объяснили, что по трансляции объявят для нас "учебную тревогу" и не надо пугаться, теряться или паниковать, а надо лишь побыстрей спуститься в свою каюту, отыскать там спасательный жилет оранжевого цвета, со свистком в кармане, а потом лететь стремглав на палубу, где нас будет поджидать спасательный бот.

– А свисток зачем?

– Ну, чтобы свистнуть в него, если и впрямь окажешься в океане, говорят, помогает. Посвистишь на прощание, вспомнишь свою жизнь, которую так же вот просвистел...

Ну и понятно, что надо торопиться, на все дано пять минут до погружения в бот, которого на самом деле нет, потому что групп много, а ботов раз, два и обчелся. Кто успел, тот и занял.

Остальные, по-видимому, свистят им вслед... На прощание.

Весь день мы протомились, ожидая "тревогу", а прозвучала она как-то неожиданно, когда стали о ней забывать, уже к концу дня. Все сразу запаниковали, бросились бежать не в ту сторону, а некоторые вообще в буфет. Я пытался найти свой жилет в каюте, но его уже кто-то нашел до меня, а я схватил чей-то чужой и успел еще подумать, что так, наверное, и будет, когда станем тонуть не понарошку. Только бардак будет еще больше.

Я бежал сзади за другими писателями, которые трусили по палубе, и тут обнаружил (для этого надо быть обязательно последним), что на спине каждого крупно написано: "ЛЕВ ТОЛСТОЙ".

Это было фантастическое зрелище. Я даже замедлил бег и замер от восторга: не каждый день можно увидеть сразу три десятка писателей, в жилетах со свистком, и все они до одного были Львом Толстым. Какая находка для нашей нищей литературы!

А Львы Толстые добежали между тем до места, где по всем инструкциям нас ожидал спаса-тельный бот. Но его, как я уже объяснил, не было, и мы, потоптавшись на месте, побрели обратно в каюты, а некоторые снова в буфет... Чтобы тяпнуть, значит, на радостях, что мы целы, а значит, и вся наша советская литература находится на плаву.