Тюремный парикмахер Фердинанд Надлер под присягой сообщил:

— Когда я брил Шрамма, он сказал мне, что сразу после процесса его выпустят на свободу, если он даст показания против Фербаха. Он просил меня, чтобы я повлиял на других заключенных: пусть, мол, они тоже свидетельствуют против Фербаха. Полиция за это будет им признательна.

Другие заключенные в один голос заявляли: "Шрамм был известен всей тюрьме как полицейский шпик".

И все-таки адвокат Пэлька задал вопрос Шрамму:

— Свидетель Шрамм, скажите, два года назад в зальцбургской следственной тюрьме вы обвиняли в убийстве заключенного Риделя, который, как потом выяснилось, был невиновен?

Шрамм возмущенно вскинулся:

— Нет, никогда!.. — В этот момент его адвокат, который все время стоял рядом, остановил его и что-то прошептал на ухо. Шрамм продолжил: — В своих показаниях я только пересказал то, о чем говорили в тюрьме… — Адвокат опять прервал его и снова что-то прошептал. Шрамм послушно проговорил: — Я отказываюсь отвечать на вопросы, связанные с этими обстоятельствами.

И тем не менее в конце заседания судья Зайберт заставил полицейского шпика Шрамма поднять руку и поклясться именем бога, что Йохан Фербах признался ему, будто по поручению Веры Брюне убил доктора Прауна и его экономку.

Все остальные свидетели, которых еще вызывали по настоянию защиты, поскольку они находились в каких-либо отношениях с убитым или обвиняемой Верой Брюне, никакого влияния на ход процесса уже не оказали. Большинство из них вскоре замолкали и с заметным облегчением вздыхали, когда доктор Зайберт напоминал им об их праве отказаться от дачи свидетельских показаний… Это были преимущественно женатые мужчины, которые состояли в любовной связи с Верой Брюне и теперь боялись разоблачения.

Лишь один из них выпадал из общего ряда. Он появился в судебном зале на шестнадцатый день слушания дела: массивный, лет под пятьдесят, в строгой одежде, с выразительным лицом, отчасти спрятанным за солнцезащитными очками. В руках свидетель держал тонкую папку, которую взял с собой, видимо, только для того, чтобы скрыться за ней от фоторепортеров.

Когда председатель попросил его снять очки, как требовал этого у всех других свидетелей, он категорически отклонил просьбу:

— Я буду в них!

Свидетель тут же заявил протест по поводу фотографирования своей персоны. Он не просил, а, скорее, требовал.

Прежде чем начать допрос свидетеля, председатель смущенно откашлялся, наклонился влево, в сторону прокурора, и вполголоса спросил:

— Господин прокурор, свидетелю предстоит дать показания о личности убитого и его деятельности. Может быть, допрос следует провести при закрытых дверях… В соответствии со сто семьдесят вторым параграфом закона о судоустройстве.

Параграф 172 позволял проводить слушание дела при закрытых дверях в том случае, если в процессе разбирательства затрагивались вопросы интимной жизни или возникала угроза общественному порядку и государственной безопасности.

Адвокат Мозер с улыбкой сказал:

— Однако, господин председатель, ведь на протяжении всего процесса вы не проявляли такой заботы о нравственности… Ну, видимо, сейчас нас познакомят с какой-то уж больно ужасной историей.

— Речь идет не о нравственности, господин защитник, а о чем-то более…

Председатель еще не успел до конца объяснить, почему он хочет провести допрос свидетеля при закрытых дверях, как его перебил прокурор Рует:

— Минуточку, господин адвокат, давайте же сначала узнаем, собирается ли свидетель вообще давать показания.

Это звучало так, как будто он уже знал, что свидетель откажется выступать в суде.

Таинственный свидетель тотчас закивал головой:

— Я не буду давать показаний, господин Мозер.

Возмущенный адвокат приподнялся:

— Это решает суд, а не вы, господин свидетель!

Мужчина едва заметным поклоном извинился за свое самоуправство.

Наконец прокурор Рует решил внести ясность:

— Я полагаю, господин защитник, что в данном случае речь идет о делах, которыми занимался доктор Праун и о которых известно свидетелю.

Только теперь адвокат Мозер сообразил, что имеют в виду председатель суда и прокурор. Больше вопросов он не задавал. Председатель Зайберт успокоился и обратился к свидетелю:

— Дайте только ваши анкетные данные для внесения в судебный протокол. Так положено…

Невнятно и с большой неохотой свидетель сообщил суду свою фамилию, адрес и род занятий:

— Ханс-Йоахим Зайденшнур, сорок девять лет, проживаю в Мюнхене, торговый агент.

Фамилия эта, похоже, никому не была знакома и не предвещала публике новых сенсаций и развлечений. Никто и не подозревал, сколько интересного мог бы рассказать свидетель, если бы суд заставил его отвечать на вопросы защитника.