После полудня 11 января военный советник бельгийского короля генерал ван Оверстратен прибыл во дворец Лаекен и предъявил захваченные под Мехеленом документы Леопольду III. Сведения были признаны настолько важными, что король распорядился немедленно сообщить о них французскому главнокомандующему Гамелену, английскому кабинету и голландскому генеральному штабу. Когда помощник французского военного атташе Откур явился во дворец, генерал ван Оверстратен заявил ему для передачи в Париж, что вторжение может начаться через два-три дня{192}. Откур немедленно отправился в Париж. Однако реакция французского генерального штаба была крайне сдержанной и недоверчивой, что логически вытекало из проводимого им курса "странной войны". Аналогично реагировал и английский генеральный штаб. Происшедшее событие оценивалось как эпизод "войны нервов".

Тем временем в Брюссель поступили новые тревожные сведения. Бельгийский военный атташе в Берлине полковник Гоэтальс в 17 часов 13 января узнал от своего голландского коллеги майора Саса, которому периодически сообщал секретные сведения начальник штаба адмирала Канариса полковник Остер, что Гитлер после посадки самолета у Мехелена в ярости отдал приказ о немедленном нападении на Бельгию{193}. "Вторжение произойдет завтра, чтобы опередить контрмеры"{194}, - срочно телеграфировал Гоэтальс своему правительству.

Сообщение вызвало в Брюсселе переполох. Генеральный штаб начал принимать меры, которые сводились главным образом к лихорадочной отдаче приказов. Но что можно было сделать менее чем за сутки? Вновь король обратился в Париж и Лондон. Бельгийское правительство сообщило английскому и французскому представителям, что, если на Бельгию будет произведено нападение, оно призовет на помощь Англию и Францию. После полуночи 13-го бельгийские войсковые соединения на южной границе получили приказ: "Начиная с данного момента вступлению французских и британских маршевых колонн не чинить никаких препятствий. Шлюзы, на юге немедленно открыть"{195}. Бельгийскому атташе в Париже был направлен ночью приказ: "Немедленно поставьте в известность французского генералиссимуса о том, что атаку следует почти с уверенностью ожидать в воскресенье, 14 января"{196}. В Париже и Лондоне стало известно, что бельгийцы сняли заграждение на французской границе.

Таким образом, сообщение Гоэтальса привело бельгийское правительство и командование в состояние крайней тревоги.

Наступило воскресное утро 14 января. Часы шли, а вторжение не начиналось. Гамелен, который в 8 часов утра прибыл на свой командный пункт в Венсенне, уже после полудня уехал в Париж. День прошел, как обычно. Вечером в Арденнах северо-восточный ветер пригнал облака, по земле разостлался туман, начиналась оттепель. Теперь о немецком наступлении нечего было и думать. События пошли на спад.

Кризис 10-14 января заставил нейтральное бельгийское правительство серьезнее отнестись к ближайшим перспективам. Оно начало осторожно вести переговоры о возможности предоставления Англией и Францией гарантий Бельгии. Во Франции к бельгийской просьбе отнеслись двояко. С одной стороны, в возможность германского вторжения снова не поверили. С другой - пришли к мнению: немедленно придвинуть войска к границе.

Бельгийский исследователь пишет: "Генерал Гамелен не скрывал своего удовлетворения по поводу перспективы иметь возможность проникнуть в Бельгию". Офицерам своего окружения он сказал: "Для нас призыв бельгийцев - настоящая выгода". Однако ответ Англии на бельгийскую просьбу был разочаровывающим. Она явно не хотела брать никаких обязательств, которые могли бы подчеркнуть ее решимость сражаться против Германии{197}. Это сразу же поняли в Брюсселе. К тому же угроза 10-14 января уже миновала. Бельгийское правительство снова вернулось к прежней позиции "строгого нейтралитета" и сформулировало принцип: "Нужно на немцев возложить ответственность за то, что они первые будут нарушителями границы"{198}. Снятые заграждения на франко-бельгийской границе вновь были поставлены, и все пошло, как прежде.

Мехеленский эпизод и "январский кризис" - еще одно выражение недооценки союзниками и бельгийским командованием сущности коалиционной стратегии и угрожаемого периода войны. Реальные факты подготовки вторжения, оказавшиеся в руках лидеров западноевропейских стран, в конечном счете не вызвали активных, контрмер. Более того, они сыграли отрицательную роль. Теперь все внимание французского, английского и бельгийского генеральных штабов полностью приковалось к Бельгии, а бдительность упала до низшей точки. Только через Бельгию ожидался германский удар, если он вообще когда-нибудь последует.

Германский генеральный штаб получил возможность использовать свою неудачу в Мехелене для новой дезинформации западных держав. Гитлер и генеральный штаб убедились 10-14 января в том, что союзники ждут германского наступления только на севере и вступят туда своими главными силами после начала немецкого вторжения. Теперь казалось предельно целесообразным утвердить их в этой мысли и вместе с тем скрытно перенести удар к югу, через Арденны, чтобы ударить в тыл французским армиям, когда они двинутся на помощь бельгийцам{199}.

С другой стороны, проявленная в эти дни бельгийцами готовность отразить вторжение заставила Гитлера отменить наступление теперь уже на неопределенный срок.

Военные совещания, беседы и штабные игры первой половины и середины февраля 1940 г. завершили процесс германского планирования. В начале февраля обсуждаются уже частности. Что же касается целого, то план нанесения удара через Арденны сложился настолько, что оставалось лишь рассчитать силы и сформулировать его в виде оперативной директивы.