А он ждал, что Аня ему позвонит. Он специально не набирал ее номер в надежде, что она заволнуется, может быть, даже будет нервничать и ревновать. Он поминутно проверял, не разрядился ли телефон и не пропустил ли он случайно звонок или сообщение. Он не паниковал и не расстраивался. Но он злился. И не знал, как ему поступить. Терять Аню он не собирался.

Не собирался терять Аню и другой человек. Только смысл в это понятие он вкладывал совсем иной. Мысль его работала напряженно и четко. Он тщательно продумал завтрашний день, и теперь необходимо было хорошо и так же тщательно подготовиться к нему. Времени оставалось совсем немного…

У Юльки оказались на редкость компанейские и легкие на подъем друзья. Та же самая компания, что гуляла в кафе только позавчера, сегодня с утра – по случаю выходного дня – уже сидела в летнем кафе около автовокзала и шумно и весело обсуждала предстоящий маршрут. Вчера вечером поступило предложение проехаться на какой-нибудь дальний пляж, лучше всего совсем дикий и труднодоступный, чтобы поплавать в чистой, не взбаламученной курортниками воде, половить мидии и, поджарив на открытом огне, насладиться их неповторимым вкусом в сочетании с холодным пивом. Предложение принято было единогласно еще вчера, а с маршрутом решили определиться с утра. И теперь вот определялись. В круглосуточном кафе, кроме них, никого не было. Только на автовокзале несколько человек слонялись в ожидании нужного рейса. Утреннее солнце только-только окрасило верхушки деревьев. Было прохладно и свежо. Ребята никуда не торопились. В общем-то выбор был уже сделан – небольшой поселок с романтическим названием «Сорок третий километр» подходил по всем параметрам. Автобус в нужном направлении отправлялся через 20 минут.

Глухой хлопок прорезал ленивую тишину выходного утра неправильным неестественным звуком. Было в нем что-то такое, что заставило не просто обернуться, а вздрогнуть. Почему-то сразу стало тихо, и тишина эта тоже была неправильной. И в этой неправильной тишине отчетливо заскрежетал металл. Большой автобус, подъезжавший к вокзалу, сильно накренился и стал медленно заваливаться на бок. Ребята, вскочившие от звука взрыва, замерли и стояли как окаменевшие. Все смотрели на автобус, в котором вдруг кто-то заметался и пронзительно закричал. Кто-то продолжал стоять, кто-то уже побежал к месту аварии, но все смотрели туда, на падающий автобус. Только один человек смотрел на Аню. И улыбался: он увидел то, что хотел проверить. А Аня, увидев аварию, почувствовала ледяную пустоту в груди. Как и в кафе во время драки, она снова смотрит на происходящее как будто сквозь туман, снова все движения кажутся ей неправдоподобно замедленными, звуки почти не слышны. Она себя не видит, не контролирует. Но человек, пристально наблюдающий за ней, ловящий мельчайшие оттенки в ее поведении, все видит. Видит, как судорожно сжимаются пальцы ее тонких рук, как останавливается взгляд, как будто видящий теперь все в другом измерении, как сбивается ее дыхание – становится неглубоким и быстрым. Она еще не знает, что будет делать в следующую секунду, а он уже знает.

Снова грохот падающего, сминающегося, кричащего металла обрушивается на Аню внезапно, словно прорвавшись наконец сквозь глухую стенку. Теперь уже все бегут туда, где шум, крики, грохот и скрежет сливаются в общий голос беды. И Аня тоже бежит туда.

Как странно, она думала, что не запомнила имен всех Юлькиных друзей, она даже немного волновалась, как бы не пришлось знакомиться со многими заново, а оказалось, что она помнит их всех. Ей казалось, что она видит только Антона и Егора, рванувшихся к автобусу и что-то кричащих, но, подбежав, она видит всех. Вот Катя – Юлькина одноклассница, со смешной челкой, громко кричит в телефонную трубку, вызывая «скорую помощь». Вот Витек, с которым она танцевала два раза, а потом разговаривала на пляже, и Серега, главный гитарист всей компании, пытаются какой-то железякой открыть дверь автобуса. А Юлькин Миша с Семеном уже вытаскивают через окно женщину, у нее лицо в крови, и Лена, тоже одноклассница Юльки, подает ей невесть откуда взявшийся кусок белой ткани. «Наверное, это скатерти из кафе», – мелькает глупая мысль, и после этого Аня больше уже ни о чем не думает. Она начинает работать. Помогать людям, которых вытаскивают ребята. Она бегает между ними, проводя руками по ранам, ушибам и просто по головам, щекам и плечам. Она снимает боль, успокаивает кричащих, приводит в чувство находящихся в шоке. Кому-то она помогает сразу, некоторым требуется помощь врачей. Аня понимает, что во многих случаях без врачей не обойтись, ведь она только на первое время снимает боль от переломов, что открытые раны, пусть уже и не кровоточащие, нужно обработать, что сотрясение мозга надо будет лечить. Но она облегчает страдания. Никто из ребят ни о чем не спрашивает, никто даже не удивляется тому, что она делает, все работают.

Он тоже работает, он тоже помогает, но он ни на минуту не выпускает Аню из поля зрения. Его сердце ликует. Все получилось! Получилось! Достать немного взрывчатки оказалось несложно, труднее было рассчитать время. Но он справился. Сомнений больше не было – это она. Вон как носится между потерпевшими. Их, правда, много, столько времени теперь отнимут, хорошо еще, что хоть никто не погиб. Он не хотел никого убивать, он вообще не хотел такой аварии. Он не виноват, что водитель оказался таким бестолковым кретином и не справился со своей машиной. Таскай их теперь, пачкайся в грязи и кровище, противно, но он готов потерпеть, лишь бы снова и снова видеть, как руки ее так и летают над ранами и головами, и колечко сверкает на пальчике, как голубой огонек. Не зря он столько лет искал…

Почему-то отчетливо вспомнилось ему, как он впервые зашел к своему соседу – одинокому старику. Сколько ему было тогда? Лет двенадцать или тринадцать, наверное. Все было как в кино. Да-да, и в жизни бывает так, как пишут в книжках и показывают на экране. Он пришел из школы, а мамы не оказалось дома. Как повезло ему, оказывается, тогда, а он расстраивался, обижался, глупый. Он сидел в подъезде, когда сосед проходил мимо. Молча посмотрел на мальчишку, раскрыл дверь своей квартиры и кивнул: «Заходи, мол». Очень хотелось есть, да и замерз он на холодной лестнице, поэтому и зашел. Сосед молча напоил его чаем и молча сел читать какие-то толстые книги. Теперь он не мог точно вспомнить, когда старик впервые рассказал ему про архив графа Стомбальо. Может быть, сразу в первый вечер? Нет, не в первый, позже. Но это не важно. Важно, что рассказал. «Граф Стомбальо был необыкновенным человеком, – кажется, именно так начал свой рассказ старик. – Он прожил на свете почти сто лет, много чего повидал и мог бы много чего рассказать, но дело даже не в этом. Его главным достоинством было уникальное умение разговаривать с людьми. Причем с людьми разными, разными по возрасту и по положению в обществе, по своим интересам и привычкам. Он умел найти подход к каждому. Причем необязательно лично, со многими своими друзьями он состоял в длительной переписке, даже ни разу не встретившись с ними лично». Сосед лукаво смотрел на юного слушателя и говорил: «Ты уже изучаешь историю в школе. Ты знаешь, кто такой Александр II, Александр III, Николай II? Теперь только представь, с этими тремя великими российскими императорами граф Стомбальо состоял в личной переписке! И это еще не все. В разгар Крымской кампании, когда Россия вела войну с Великобританией, наш граф переписывался не только с российским императором, но и с английской королевой Викторией. И они оба это знали. И продолжали писать Стомбальо». Он слушал старика, затаив дыхание. Конечно, тогда он еще многого не понимал, но с течением времени он все больше осознавал удивительные способности графа и значение его архива. И у него возникали вопросы. «Значит, граф был великим дипломатом и, наверное, шпионом?» «Не думаю, – с сомнением говорил сосед. – Хотя многие хотели бы приписать графу огромное влияние на международную политику, но мне кажется, что он был великий знаток человеческих душ, ему были интересны великие люди как просто люди». Но иногда старик признавался, что и сам многого не знает про графа. «У него был архив. Ты представляешь, что значит найти этот архив? – Всегда на этом месте у старика молодело лицо и загорались глаза. – Там должны быть письма почти всех европейских правителей середины и конца девятнадцатого века. Автографы российских императоров, английской королевы, германского канцлера. Их личные письма, их мнения и суждения по различным вопросам. Возможно, и по вопросам политики. Куда ж без этого – все-таки они вершили судьбы мира». Старик готов был долго перечислять, как много мог бы этот архив рассказать и о людях, и о политике, наверное, документы этого архива могли бы раскрыть и многие тайны. «Но архив пропал, – с сожалением констатировал сосед, – он исчез после отъезда графа Стомбальо в девятьсот восемнадцатом году».

«Он мог его уничтожить, – всегда поддразнивал уже подросший мальчик соседа, только для того, чтобы послушать продолжение истории. – Для кого ему было хранить этот архив?»

«У графа Стомбальо были наследники, – загадочно улыбаясь, говорил сосед. – Легенды – они не врут, они могут что-то приукрасить или изменить детали, но суть остается. И главное здесь – отделить вымысел от истины». Да, отделить вымысел от истины было нелегко, но старик учил его. «Давай рассуждать, – говорил он, – люди не меняются уже сотни тысяч лет. Они могут строить сверхмашины и летать в космос, но всегда остаются людьми. И значит, поступки их всегда продиктованы только двумя причинами: объективными – назовем их жизненными обстоятельствами – и субъективными – назовем их природой человека. Все остальное – воспитание, привычки, условности и нормы, наши представления о себе, – все это призрачно и „работает“ только в спокойной обыденной жизни. Все улетучивается как дым, как только надо принимать важные решения». Да, прав старик, тысячу раз прав. Он прочитал тысячи статей в старых газетах, просмотрел сотни документов, изучил множество книг. Он знал, о чем говорил. Он мечтал найти архив графа Стомбальо. Мальчик, с замиранием сердца слушавший старика, сначала тоже хотел найти архив – открыть новые документы, написать недостающие страницы истории, прославиться. А потом мальчик повзрослел, и в голову его пришла новая мысль. Но он не торопился ее высказывать, он продолжал сотый, тысячный раз выслушивать рассуждения старика. А тот говорил: «Большую часть своей жизни граф прожил в нашем городе и никуда не выезжал. А в тысяча девятьсот восемнадцатом году он вдруг уезжает. Ему было в то время уже девяносто лет! Конечно, он был крепкий еще, здоровый, но скажи, разве он покинул бы свой дом, если бы не крайние обстоятельства? Революция семнадцатого года… Он должен был понять, чем это может закончиться, ведь он был умный, образованный, дальновидный. Знаешь, куда мог поехать старый человек, сорваться с места, бросить дом? Я тебе скажу, я ведь тоже уже старый. Он мог поехать только к родным. Если бы у него никого не было, он никуда бы не уехал». – «Но ведь он мог, испугавшись, уехать за границу. Переждать там. Почему вы думаете, что он поехал куда-то еще?» – «Потому что в девяносто лет нет времени ждать и страха за свою жизнь нет. В девяносто лет есть страх только за своих близких». – «Но идет Гражданская война, уезжать было трудно, очень трудно. Опасный путь, далекая дорога. Ради чего? Вернее, ради кого? Значит, ради дочери, так?» – «Правильно, он мог сорваться только ради нее, значит, легенды не лгут – у графа Стомбальо была приемная дочь или кто-то еще, но это не важно. Допустим, что дочь. Думай дальше, глубже смотри, – направлял рассуждения старик, – зачем ему так надо было повидать дочь? Не обращай внимания на условности и сентиментальность – „попрощаться, взглянуть в последний раз“. В девяносто лет, в условиях войны и разрухи, в период неопределенности и нестабильности человеком руководят инстинкты. Итак, зачем он мог поехать?» – «Он должен был что-то ей передать». – «Молодец! Передать, сказать, показать, предупредить… им двигал инстинкт самосохранения. Он должен был что-то спасти».

Занятый своими мыслями человек тем не менее продолжал наблюдать за окружающими. Собственно, все уже закончилось. Машины «скорой помощи» увезли пострадавших, площадку огородили, множество каких-то людей в форме и штатском крутились вокруг, как будто исполняя странный ритуальный танец. Ребят попросили не расходиться, и они молча сидели на обочине дороги, уставшие и подавленные. Это молчание было ему выгодно, можно было снова вернуться к рассуждениям.

Старик убедил его, что граф Стомбальо поехал к своей дочери, чтобы передать ей что-то важное. «Значит, – задавался естественный вопрос, – он повез свой архив? Но тогда мы никогда не найдем его. Мы даже не знаем, в какой город мог отправиться Стомбальо». – «Не торопись, – усмехался сосед, – помни о природе человека. Рассуждай. Ты же сам говорил – дорога опасная, дальняя, а ему девяносто… Ты сам как бы поступил?» – «Я бы спрятал где-нибудь…» – «Люди не меняются на протяжении веков, – с удовлетворением повторял старик, – не потому ли археологи находят клады?» – «Граф зарыл свои сокровища, в смысле свой архив, – оговорившись, он тогда впервые произнес вслух то, о чем уже давно думал, но старик не заметил этого или сделал вид, что не заметил, – и поехал рассказать дочери!» – «Я думаю, что он мог даже сделать карту, – медленно произнес сосед, – значит, должны были остаться черновики или пометки. Надо искать. И не забывать про наследников, ведь если легенды не сильно преувеличивают, то дар исцеления должен передаваться по наследству. Можно проследить за появляющимися народными целителями». Они вместе искали. Они пристально следили за экстрасенсами. Большинство из них оказывались шарлатанами, некоторые действительно исцеляли, но к графу отношения не имели. Но на целителей они особенно и не надеялись, а вот документы… Все сохранившиеся документы они просматривали снова и снова, искали ребусы, загадки, намеки. Вензель графа Стомбальо снился ему ночами в самых разных вариантах. Поэтому, увидев колечко на руке Ани, он не сомневался ни секунды – это был вензель графа Стомбальо! Он украдкой посмотрел на Анечку – она сидела грустная и опустошенная. Руки, положенные на согнутые колени, лежали безвольно и устало, голова опущена, ветер легко перебирает растрепанные волосы. Красивая. Влюбить бы ее в себя да по-настоящему, чтоб себя забыла, но времени нет на это, да и силы жалко тратить. А сил понадобится немало, вокруг нее много вьется ухажеров, да и капризная она, наверное, как все красивые богатые девчонки. Нет, не будет он специально тратить силы. И потом, она же ничего не понимает. Крутит колечко на пальчике и не знает, что наследница графа. Смешно. Ну что ж, надо ехать в Москву, в семье наверняка сохранилось что-нибудь. Какие-нибудь старые письма, которые никто не перечитывает, фотографии, которые никто не смотрит. Он поедет в Москву. Здесь ничего интересного уже не будет, да и опасно находиться все время рядом с ней. Он себя знает: подстегиваемый желанием все узнать, он может не сдержаться и начать делать какие-нибудь намеки, а это совсем лишнее. Ему было странно, что никто из ребят не обсуждает способности Ани. Сам он не мог позволить себе даже намеком вывести разговор на эту тему, но почему другие молчат, неужели они ничего не заметили? Он недоумевал потому, что не слышал, как Егор, подойдя к Анечке и наклонившись к самому ее уху, прошептал: