Шрифт:
— Не пройтись ли нам того… по саду? Восхитительный сад! Позвольте предложить, — одним духом выпалил Ментлевич, демонстративно подавая Мадзе руку.
На этот раз Мадзя в изумлении раскрыла глаза, а пан Круковский, изысканный кавалер, закусил губы.
— Ах, — невольно ахнул пан Ментлевич, догадавшись, что попал впросак. Он остановился, изогнув руку, так и не зная, то ли подать ее, то ли отступить, и лоб у него весь покрылся необыкновенно крупными каплями пота.
— Что ж, давайте пройдемся, — ответила Мадзя, торопливо подавая ему руку.
А про себя сказала:
«Бедняга не умеет держать себя в обществе! Какие он, наверно, испытывает муки!»
И на этот раз ее жалостливое сердце исполнилось нежности к пану Ментлевичу.
Но тут на садовой дорожке послышался шелест дамского платья. Это бежала в возбуждении панна Евфемия, завидев двух мужчин, из которых один был недавно, а другой должен был стать ее поклонником.
— Ах, какая ты нехорошая, какая изменница! — воскликнула панна Евфемия. — Обещала подождать, мне ведь столько надо сказать тебе, а сама гуляешь с паном Ментлевичем!
Барышни упали друг другу в объятия, а Ментлевич, воспользовавшись этим обстоятельством, отошел подальше от Мадзи, чтобы она не смогла уже подать ему руку.
«Теперь в моде ходить под руку не в саду, а только в костеле», — думал несчастный, призывая проклятия на голову Круковского.
Взявшись под руки, барышни стали быстро прогуливаться, что вынудило пана Круковского обратить взор на шахматистов, а пана Ментлевича последовать его примеру.
Глава пятая
Союзница
В конце сада под каштаном была скамеечка, куда и увлекла Мадзю панна Евфемия.
— Ну, а теперь рассказывай, какое у тебя ко мне дело? — начала она. — Мы легко отделались от этих господ, — прибавила она, однако безо всякого энтузиазма в голосе.
— Как бы они не обиделись? — с испугом сказала Мадзя.
— Ах, оставь! — ответила панна Евфемия, вытягивая изящно обутые ножки и обмахиваясь каштановым листом. — Пан Круковский прикидывается, будто ко мне равнодушен, поэтому он вынужден избегать нас, ну а пан Ментлевич боится подходить ко мне при пане Круковском.
— Они оба влюблены в тебя? — спросила Мадзя.
— И они, да и другие. Этот почтовый чиновник, ну, знаешь… у него еще такая некрасивая фамилия… он голову потерял от ревности. Говорили, будто бы даже викарий… Впрочем, не будем говорить об этом! Что же ты хотела сказать мне? — закончила панна Евфемия.
— Только, Фемця, это тайна!
— Будь покойна. Да и кому же мне открывать ее?
— А твоей маме?
— Ах! — вздохнула панна Евфемия, как бы желая сказать, что мать она не посвящает в свои тайны.
Мадзя задумалась.
— Знаешь, — сказала она, помолчав, — я открою здесь начальную школу.
Панна Евфемия выронила лист, раскрыла чудные, как небо, глаза и еще больше вытянула ножки.
— Ты, Мадзя?
— Я. Что в этом плохого?
— Помилуй! — понизив голос, сказала панна Евфемия. — Ведь у нас есть уже учитель, и, знаешь, его жена… сама полет огород и… стирает белье!
— Ну и что же?
— Но ведь она работает, как служанка, в обществе ее никто не принимает.
У Мадзи сверкнули глаза и лицо вспыхнуло от негодования.
— Вот уж не думала, Фемця, что услышу от тебя такие слова! Неужели ты думаешь, что моя мама не полет огород и не стирает? Да она сама постирала мне халатик.
— Твоя мама другое дело. Ее все уважают.
— Надо уважать каждую трудящуюся женщину, особенно если она тяжело работает, — с жаром продолжала Мадзя. — Ведь теперь все женщины хотят трудиться, усердно трудиться и не рассчитывать на помощь родителей или на заработки мужа…
— Так ты хочешь все-таки выйти замуж, — мрачно прервала ее панна Евфемия.
— Да нет же, клянусь тебе! Я только не хочу быть в тягость родителям, хочу помочь Зосе кончить пансион в Варшаве. Да и не смогла бы я сидеть дома сложа руки. Мне бы кусок родительского хлеба поперек горла стал, я бы со стыда сгорела. Да разве я могла бы посмотреть в глаза своим подругам, ведь они все зарабатывают себе на жизнь!
Панна Евфемия покраснела и стала целовать Мадзю.
— Ты эмансипированная! — сказала она. — О, я много слышала о пансионе пани Ляттер и понимаю тебя. Я бы тоже хотела стать независимой, но… возможно ли это в таком глухом углу?