Шрифт:
— Возможно, уверяю тебя.
— О, не думай, что я совсем тут закоснела, — продолжала панна Евфемия. — Я тоже хотела зарабатывать себе на жизнь, даже научилась вышивать. Но что из этого вышло? Когда я сказала, что буду продавать свои вышивки, у мамы начались спазмы!
Панна Евфемия тяжело вздохнула.
— Я хотела, — продолжала она, — учить дочку уездного начальника играть на фортепьяно. Но мама опять устроила мне сцену, и с тех пор мы порвали с семьей уездного начальника. Попробуй тут быть эмансипированной, увидишь тогда…
— А я все равно буду, — решительно заявила Мадзя.
— Неужели ты думаешь, что я не эмансипированная? — вполголоса, но с еще большим жаром говорила панна Евфемия. — Когда мне, например, кланяется этот… ну, почтовый чиновник, я слегка отвечаю ему на поклон, а мама об этом и не догадывается. Я тебе еще вот что скажу, Мадзя, только под большим секретом…
— Я ведь тебе открыла свою тайну.
— Да, и я тебе верю, — ответила панна Евфемия. — Так слушай же! Я не только эмансипированная, я держусь радикальных взглядов. Знаешь, что я делаю? Я не хожу в костел с молитвенником, а… читаю «Pensees sur la religion» [6] Паскаля. Велела переплести книгу в черную кожу с крестом и золотым обрезом и хожу с нею в костел… Понимаешь?
6
«Мысли о религии» (франц.)
Мадзю бросило в холод. Ведь еще сегодня, всего несколько часов назад, она на себе испытала покровительство божьей матери! Однако среди независимых женщин Мадзя встречала и вольнодумных, начиная с той же панны Говард, и потому промолчала.
— Может, это тебе не нравится? — глядя ей в глаза, спросила панна Евфемия.
— Я уважаю твои убеждения, — ответила Мадзя. — Однако не будем говорить об этом… Я хочу сделать тебе одно предложение: давай откроем вместе начальную школу. Сама я не справлюсь.
Панна Евфемия заколебалась.
— Мадзя, милочка, дорогая моя, — сказала она, — что скажут в обществе?
И вдруг лицо ее запылало энергией и воодушевлением.
— Ладно! — сказала она, протягивая Мадзе руку. — Я вхожу в компанию. Надо покончить с этим раз навсегда. Я не желаю, чтобы за мной вечно надзирали, я не желаю торговаться с мамой за каждую копейку, взятую на мелкие расходы, за каждый поклон, отданный на улице. Мы открываем пансион. Начальницы пансионов бывают в обществе.
— А разве не начальную школу? — спросила Мадзя.
— Нет, лучше небольшой пансион для девочек из лучших домов. Их наберется порядочно. Я даже вот что тебе скажу: завтра же начинаем искать помещение. Мы будем жить в пансионе, дома я больше не могу оставаться.
— Да, главное — это помещение. Мы снимем две большие комнаты…
— И две маленькие для нас, — подхватила панна Евфемия.
— Надо купить такие парты, какие были у нас, чтобы девочки не горбились и не портили зрение…
— И обить все стены красивенькими обоями, — прервала ее панна Евфемия. — Ментлевич достанет…
— Две классные доски, две кафедры. Да, но самое важное — это картины и наглядные пособия…
— Мебель для моей комнатки у меня прелестная, — говорила панна Евфемия.
— Да, я забыла еще об одной, самой главной вещи: надо получить разрешение в дирекции.
— Нет, это просто замечательно! Скандал с мамой будет ужасный, но все будет кончено. К тому же я уверена, что меня поддержит папа, — обнимая Мадзю, закончила панна Евфемия. — Да здравствует эмансипация, а? — шепнула она Мадзе на ухо.
В это мгновение барышни услышали шорох за забором, точно там кто-то продирался сквозь кусты. Мадзя оглянулась в испуге и в щели между досками забора увидела сверкающий глаз.
— Там кто-то есть, — прошептала панна Евфемия, повиснув на руке Мадзи.
— Наверно, мальчишки, которые швыряют камни.
— Нет, сударыня, — раздался за забором приглушенный голос. — У меня два письма панне Магдалене и одно… панне Евфемии, — с дрожью прибавил голос.
Кто-то просунул в щель два письма.
— Цинадровский! — то бледнея, то краснея, прошептала Мадзе на ухо панна Евфемия.
— Третье письмо я вручу только панне Евфемии, — говорил голос за забором.
Панна Евфемия лихорадочно схватила третье письмо.
— Что за безумие! — сказала она. — Вы меня погубите!
— Простите, сударыня, но я очень несчастен, — ответил голос. — Я ухожу.
Обе барышни побледнели и дрожали как в лихорадке.
— Не видел ли кто-нибудь из беседки? — сказала панна Евфемия.
— Нас заслоняют деревья, — ответила Мадзя. — Какой странный человек!