Шрифт:
Она подбежала к плачущей женщине и, схватив ее за руки, воскликнула:
— Что с вами? Что случилось?
Старая еврейка вышла в сени и закрыла дверь.
Незнакомка испугалась; но, увидев нежное личико Мадзи и полные слез серые глаза, успокоилась. Это была молодая худенькая блондинка с измятым лицом и голубыми глазами. Она посмотрела на Мадзю и ответила с наивной непосредственностью:
— Ах, у нас большая беда, сударыня! Мы хотели дать здесь концерт. Но, там, откуда мы приехали, Франек… то есть пан Ришард, вынужден был заложить виолончель, а здесь мы не можем достать фортепьяно.
— Да ведь фортепьяно есть в городе, — прервала ее Мадзя.
— Я знаю, час назад я даже побывала у пани заседательши и просила ее дать нам на время фортепьяно. Но она, — тут женщина снова заплакала, — она… велела мне выйти вон.
— Заседательша? — в изумлении повторила Мадзя.
— Ах, какая она нехорошая женщина! Нищего и то нельзя выгонять из дому, не то что… — рыдая, говорила незнакомка. — Я еще сделала глупость и сгоряча рассказала все Франеку… пану Ришарду, который грозится разделаться с заседательшей. Если он скажет хоть слово, концерт, конечно, пропал, и я, право, не знаю, что мы будем тогда делать…
Мадзя обняла ее и усадила на ободранный диванчик.
— Успокойтесь, моя дорогая! — заговорила она. — Концерт состоится, непременно состоится! Я дам вам наше фортепьяно, папа устроит зал в монастырской трапезной, и все обойдется. Я Бжеская, дочь здешнего доктора, хочу открыть маленький пансион…
— А я Стелла, а зовут меня Марта Овсинская, — ответила незнакомка. — Я пою, а Фра… пан Ришард аккомпанирует мне на фортепьяно; потом он играет на виолончели, а я ему аккомпанирую. Дела наши плохи, раньше ему больше везло, он ведь знаменитый декламатор…
В эту минуту с шумом распахнулась дверь и вошел господин в темном потертом пальто и шейном платке. Когда он снял посреди комнаты шляпу с широчайшими полями, Мадзя увидела бледное лицо, черные глаза и темные волосы, которые пышными кудрями ниспадали на шейный платок.
Господин шел через комнату трагическим шагом, свысока глядя на Мадзю и играя грязной перчаткой. Наконец он остановился, поглядел на Стеллу пылающим взором и спросил сдавленным голосом:
— Qui est cette demoiselle? [10]
10
Что это за барышня? (франц.)
— Бедная учительница, — сказала Мадзя, сама не зная, откуда это пришло ей в голову.
— Что и говорить, вы очень кстати сюда попали, сударыня! — просипел господин.
Стелла вскочила с диванчика и торопливо сказала:
— Франек, это дочь здешнего доктора.
— Да? — небрежно бросил он.
— Она даст нам на время фортепьяно.
— О-о-о! — просипел господин.
— Она говорит, что нам удастся устроить концерт.
— А-а-а! — И он низко поклонился Мадзе, прижав руку к сердцу, как актер на сцене.
— Пан… пан Франтишек Копенштетер, — в крайнем смущении представила его певица.
— Собственно, Сатаниелло, — хрипло прервал ее господин. — Сатаниелло, пианист, виолончелист, преподаватель декламации и в свое время известный поэт…
Он еще раз поклонился, описав при этом ногой в воздухе полукруг, и, заметив, что Мадзя смотрит на него с удивлением, продолжал:
— Но вы, сударыня, не беспокойтесь, я умею быть добрым товарищем! В конце концов, — прибавил он со вздохом, — я никогда не был гордецом, ну, а теперь, когда мне приходится мыкаться по провинции… Провинция — это могила талантов. Я охрип, виолончель забрали евреи, все реже навещает меня вдохновенье… Ну, как, — вдруг обратился он к Стелле, — обед есть? Насмешка, ирония судьбы, а не обед! Три яйца на двух человек!
Увидев испуганное лицо Стеллы, Мадзя кивнула головой великому артисту, а его подруге шепотом сказала:
— Проводите меня, пожалуйста…
Когда они обе вышли в конюшню, она стала просить и молить Стеллу взять у нее рубль взаймы.
— Вы отдадите мне после концерта, — уговаривала она Стеллу.
Певица сперва смутилась, а потом согласилась взять деньги. А через каких-нибудь две минуты, когда Мадзя в поисках хозяйки постоялого двора снова прошла мимо двери актеров, она услышала в комнате веселый смех Стеллы и такой шум, точно пара кружилась там в вальсе.
«Они забавляются, как дети!» — подумала Мадзя.
Мадзя полагала, что ей уже много довелось пережить, но никогда еще она не испытывала такого волнения, как в эту минуту.
Неслыханное дело, кто бы мог поверить, что ей, Мадзе Бжеской, которую панна Говард называла иногда ребенком, что ей… предстоит заняться устройством концерта! Притом настоящего концерта настоящих артистов!
— Стелла и Сатаниелло! — прошептала Мадзя. — Забавные у них имена, но красивые. Она премиленькая, он вполне приличный мужчина, даже интересный. А как он на меня посмотрел!..