— Но, сестрица, это дело еще не решенное, я едва начал разговор! — нетерпеливо прервал ее пан Людвик.

— Стало быть, она тебе отказала?

— Нет.

— Так что же?

— Дала мне понять, что знает о моей любви, и во имя этой любви потребовала жертвы…

— Во имя отца и сына, какой жертвы? — воскликнула потрясенная дама.

— Она хочет, чтобы я играл в концерте на скрипке, — приглушенным голосом ответил пан Людвик.

— Только и всего? Играй, разумеется, играй! Женщина имеет право требовать жертв от мужчины, потому что и сама приносит немалые жертвы. Уж я-то об этом кое-что знаю! — прибавила она со вздохом.

— Так вы хотите, сестрица, чтобы я выступил на концерте?

— Ну, разумеется. Разве Контский не играл на скрипке в концертах, и, однако, у него было прекрасное реноме! Пусть наконец все узнают, что и ты умеешь кое-что делать.

Пан Людвик не хотел сказать о самом важном обстоятельстве: о бродячих актерах. Он сидел поэтому молча, а больная дама разглагольствовала:

— Дай концерт, раз она хочет, и… женись, только поскорее, а то я чувствую, что умру среди этих сморчков, а главное, черствых сердец… Не знаю, как быть: отдать ли вам другую половину дома, или лучше уж вам жить со мной на этой половине?..

— Мыслимо ли это, сестрица?

— А почему же немыслимо? Комната рядом с моей спальней, та, которую ты занимаешь, такая большая, что в ней не то что молодая пара, поместились бы четыре человека. Не могу же я оставаться ночью одна, чтобы рядом не было ни живой души! Да меня еще убьют!

— Но, сестрица!..

— Ах, ты вот о чем!.. Да, да! — поразмыслив, ответила дама. — Понимаю, у вас должна быть отдельная квартира… Но должна тебе сказать, что и я одна в этой пустыне не останусь. Кто-нибудь из вас — ты или она, должен бодрствовать около меня: одну ночь ты будешь спать в комнате рядом, а другую она. Это вовсе не трудно, напротив, так и должно быть, чтобы супруги не только поровну пользовались моими доходами, но и делили свои обязанности по отношению ко мне…

Экс-паралитичка говорила таким резким тоном, что пан Круковский, не желая вступать в пререкания с нею, воспользовался приходом Валентовой и удалился в глубь сада, чтобы предаться мечтам о прекрасном будущем.

Благодаря быстроте действий пана Ментлевича город еще до наступления вечера знал о предстоящем концерте. Местная молодежь тотчас взяла двух актеров под свое покровительство. Одни нанесли визит панне Стелле и преподнесли ей при сей оказии несколько букетиков и две коробочки дешевых конфет, другие познакомились с Сатаниелло и устроили ему маленький заем.

В результате под вечер к Стелле на квартиру, которую она занимала с Сатаниелло, явились прачка и швея. Около полуночи Сатаниелло в обществе местной молодежи так усердно развлекался у Эйзенмана, что внезапно снова оказался в голосе и с бокалом в руке начал декламировать «Траурный марш» к музыке Шопена. Впечатление он произвел колоссальное, и молодежь отнесла бы, может, знаменитого декламатора домой на руках, если бы посреди марша голос не перестал его слушаться.

— Проклятая форточка! — просипел декламатор. — Опять меня продуло.

— Может, это вам дым повредил? Уж очень здесь дымно, — вмешался кто-то.

— А я думаю, это пунш, — заметил помощник нотариуса.

— И вообще он слишком много пил, — прошептал Ментлевич. — Впрочем, дня через два все пройдет, и на концерте он будет декламировать, как сам Трапшо.

— Да здравствует Трапшо! Вот это декламатор! — со слезами воскликнул один из собутыльников; в клубах дыма его невозможно было разглядеть, но за столом у Эйзенмана он всякий раз готов был пролить слезу.

На следующий день к Мадзе прибежала панна Евфемия; она была немного бледна, но в сочетании с блеском глаз эта бледность только подчеркивала ее красоту.

— Милая Мадзя, — сказала она обиженным голосом, — что это значит? В городе говорят, что ты устраиваешь концерт — без меня… Но ведь если мы должны быть союзницами, то во всем!

— Я не смела утруждать тебя, ведь это… бродячие актеры, — ответила Мадзя.

— Они про нас тебе ничего не говорили? — в испуге спросила панна Евфемия.

— Я ничего не слыхала, — краснея за ложь, ответила Мадзя.

— Видишь ли, эта певица вчера была у мамы и просила дать ей на время фортепьяно. Мама ее не знает и, ты сама понимаешь, не могла дать решительного ответа. Но сегодня я пришла сказать тебе, что… мы дадим ей фортепьяно.

— Они хотели взять фортепьяно у нас, но ваше лучше.

— Ну конечно, гораздо лучше, — сказала панна Евфемия. — Я слышала, Круковский хочет играть на скрипке. Не знаю, прилично ли это, что аккомпанировать ему будет какая-то бродячая актриса. Было бы удобнее, если бы аккомпанировал кто-нибудь из общества. Мы всегда играли с ним, и со мной все прошло бы замечательно. Если он стесняется попросить меня аккомпанировать, так ты намекни ему, скажи, что я соглашусь.

— Ах, как это хорошо! — воскликнула Мадзя. — Значит, ты будешь играть на концерте?