Шрифт:
Тем временем обескураженный Згерский засеменил к господину, который вошел вслед за толстым шляхтичем.
— Приветствую вас, коллега! — воскликнул он. — Что привело вас сюда, уважаемый? Или вы тоже…
Но господин, которого Згерский назвал коллегой, ограничился сердечными рукопожатиями и любезными улыбками, так ничего и не объяснив Згерскому, и тот отступил к панне Говард.
Меж тем Мадзя, которая очень обрадовалась приходу Мельницкого, подробно рассказывала ему об отъезде пани Ляттер.
— Но почему она так внезапно уехала? Почему? Да еще кто знает куда? — в отчаянии повторял шляхтич.
— Она уехала дня на два отдохнуть, — сказала Мадзя. — Она была ужасно расстроена, ужасно…
— А! Я это предвидел, я ей говорил: бросайте к черту пансион, переезжайте в деревню. О том, что она совсем выбилась из сил, мне писала Маня, ну, знаете, Левинская, — продолжал шляхтич, глядя на Мадзю. — Получил я от Мани письмо и прикатил сюда за нею, за пани Ляттер. Ведь я ей почти родня, совсем родня…
— У нее были серьезные, очень серьезные финансовые затруднения, — заметил Згерский, со сладенькой улыбочкой потирая руки.
— Какие там финансы! — вспылил Мельницкий. — У пани Ляттер еще столько друзей, что о финансах ей нечего беспокоиться.
— Я первый! — с поклоном заявил Згерский.
Теперь выступила вперед панна Говард.
— Я полагаю, — сказала она своим глубоким контральто, — у пани Ляттер были большие неприятности, но не финансового, а морального свойства…
— О?.. — удивился Мельницкий. — Так расскажите же!
— Представьте себе, милостивые государи, — продолжала панна Говард, — независимую женщину, высшее существо, женщину, которая первой в нашей стране подняла знамя эмансипации…
Мельницкий вне себя от изумления таращил на нее, как индюк, то правый, то левый глаз.
— Многие годы эта женщина воспитывала детей, надрывалась в работе, тратила неизвестно куда свои огромные доходы. И в минуту, когда она уже почти достигла своей высокой цели, когда идеи, которые она исповедовала, распространились в широких кругах и создался новый отряд неустрашимых апостолов…
Мельницкий все смотрел на нее, растопырив уже не только глаза, но и пальцы.
— В такую минуту в тихую обитель труда этой женщины врывается внезапно, как дух разрушения, ее второй муж…
— Муж? — повторил шляхтич.
— Да, — повысив голос, продолжала панна Говард. — Второй муж, который бросил ее много лет назад, все это время вымогал у нее, видно, деньги и, что всего хуже, за какое-то грязное дело сидел в тюрьме. Можно ли удивляться, что женщина, над которой нависла такая опасность, покинула дом, детей, забыла о долге? Я вас спрашиваю, милостивые государи, можно ли удивляться, что она бежала?
Во время этой речи Мадзя отступила в оконную нишу, Мельницкий побагровел и даже на лице Згерского отразилось волнение. Разумеется, не потому, что вернулся второй муж пани Ляттер, а потому, что он, Згерский, не знал об этом.
Глава тридцать первая
Пан Згерский доволен
Вдруг случилось нечто совершенно неожиданное. Раздался голос господина, который стоял неподалеку от печи и которого Згерский назвал коллегой:
— Позвольте на этот раз и мне сказать слово, поскольку речь идет о деле, которое я веду…
Присутствующие повернулись к нему.
— Из всего того, что говорила достопочтенная пани, — продолжал адвокат, кивнув головой в сторону панны Говард, — верно только одно: муж пани Ляттер был недавно в Варшаве. Не соответствует действительности ни то, что он вымогал у пани Ляттер деньги, ни то, что он сидел в тюрьме. Пан Евгений Арнольд Ляттер был майором североамериканской армии, сейчас он получает пенсию и путешествует по Европе в качестве агента машиностроительного завода; насколько я могу судить, это человек весьма порядочный…
— Так или иначе, он муж… Где же он? — воскликнул Мельницкий, хватая адвоката за руку. — Говорите, зачем он сюда приехал?
Адвокат сделал недовольную гримасу, но, отведя Мельницкого в угол, стал что-то шептать ему.
— Как? — спросил шляхтич. — Гм! Ну, и что же?
Адвокат снова зашептал.
— Ну так пусть подпишет! Пусть сию же минуту подпишет!
Снова шепот.
— Э, чего там оскорблена! — возразил Мельницкий. — Посердится, посердится, да и подпишет.
И снова шепот, после чего последовало заключение Мельницкого: