— Боже, боже! Почему я не пришла к вам неделю назад! — всплеснув руками, воскликнула Мадзя.

— Простите, сударыня, — возразил он, — но, по-моему, это безразлично. Зло не в отсутствии денег, а в характере пани Ляттер, которая, будем говорить прямо, немножечко чересчур энергична и любит идти напролом. А так нельзя. Человек должен признавать законы природы и права других людей, иначе он рано или поздно потерпит крушение.

— Стало быть, женщины, по-вашему, не должны быть энергичными? — робко спросила Мадзя.

— Вот что я вам скажу, сударыня: мы должны быть людьми с умом, сердцем, энергией, но не без меры, не чересчур. Одно дело уступать всем и вся, другое дело — навязывать всем свою личность. Одно дело, страдать расхлябанностью и податливостью, другое дело — не признавать никаких законов вне своих интересов или прихотей.

Мадзе неприятно было слышать о пани Ляттер такие слова, она верила Дембицкому, а главное, чувствовала, что он дал суровую, но верную характеристику начальницы. В каждом ее слове, движении, повадке, даже когда она была в самом лучшем настроении духа, звучало: «Я здесь одна, я так хочу…»

Однако, будь у нее другой характер, она, может, не стала бы руководительницей сотен людей.

— Итак, сударь, эти десять тысяч… — начала Мадзя.

— Ну, так уж сразу и десять! — улыбнулся Дембицкий. — Сперва посмотрим, сколько надо. Жаль, что я узнал так поздно, но мы ничего не потеряли. После возвращения пани Ляттер к ней явится с предложениями доверенное лицо, и — все обойдется.

Осчастливленная Мадзя простилась с Дембицким. Как она гордилась тем, что благодаря ей, благодаря такой ничтожной пылинке, как она, кончатся беды пани Ляттер, а та и не догадается, кто оказал ей такую услугу. Как она жалела, как горько упрекала себя за то, что не пошла к Дембицкому раньше.

— И то, признаться, верно, — говорила она себе, — что, останься Дембицкий в пансионе, не было бы таких хлопот.

И в эту минуту страх ее обнял: она поняла, что такое логика фактов. Да, ничто не пропадает в этом мире, и мелкие, даже забытые ошибки со временем дают себя знать и накладывают на жизнь тяжелый отпечаток.

Вернувшись в пансион, Мадзя вбежала в темный дортуар за свою синюю ширмочку и, опустившись на колени, хотела помолиться богу и возблагодарить его за то, что он избрал ее орудием своего милосердия к пани Ляттер. Но, взволнованная до глубины души, она не могла найти слов благодарности и только била себя в грудь, шепча: «Боже, будь милостив ко мне, грешной!»

Недолго длился этот молитвенный экстаз. Дверь внезапно приотворилась, в темный дортуар упал луч света, и на фоне светлой полосы показались чьи-то головы и головки. Послышались голоса:

— Принеси лампу.

— Еще рассердится…

— Панна Магдалена, вы здесь?

Мадзя вышла из-за ширмы; когда она подошла поближе и ее заметили, толпа, стоявшая в коридоре, бросилась к лестнице.

— Ну и трус же вы, Станислав! — раздался голос панны Марты. — И мужчина как будто, а первый убегаете…

— В чем дело? — смущенно спросила Мадзя, останавливаясь на пороге дортуара.

Тут все снова подбежали к двери дортуара, и Мадзю в одну минуту окружила толпа пансионерок, классных дам и слуг; глядя на нее испуганными глазами, они все что-то кричали ей, но она ничего не понимала.

— Где пани начальница? — спросила одна из пансионерок.

— Нам причитается жалованье, — перебила ее горничная.

— Что я завтра дам девочкам есть? — крикнула хозяйка.

— Здесь уже были управляющий домом и частный пристав, — прибавил Станислав.

У Мадзи подкосились ноги.

«Уж не подозревают ли они меня в чем-нибудь?» — в ужасе подумала она.

По счастью, из другого конца коридора прибежала панна Говард в белом пеньюаре, с распущенными белесыми волосами; растолкав собравшихся, она схватила Мадзю за руку.

— Идем ко мне, панна Магдалена, — сказала она. — А вы, — строго прибавила она, — по местам! Я замещаю пани начальницу и, если понадобится, дам объяснения.

В комнате панны Клары Мадзя упала на стул и закрыла глаза. Ей казалось, что стены прогибаются и пол ходуном ходит у нее под ногами.

— Что с этой несчастной? Где она? — понизив голос, спросила панна Говард.

— Пани Ляттер уехала…

— Вы мне этого не говорите, панна Магдалена.

— Она в самом деле уехала.

— Куда?

— Да разве я знаю? Наверно, в Ченстохов, но она дня через два вернется.

Панна Говард смутилась.

— Не может быть, она в Варшаве. Но я знаю, почему она покинула пансион, и я одна могу уговорить ее вернуться…

— Вы? — спросила Мадзя.

Панна Говард остановилась посредине комнаты в драматической позе.