Рудаков перевел дыхание, поморщился - не от усталости, от осознания момента - непривычно, все сам, новый стиль работы,- рекомендуют. Ничего, скоро все кончится. Заулыбался, папочка, все понимающий, исполненный простоты, благодушия, продолжил:

– У меня сын есть. Взрослый уже. Когда маленький был, заболел. Тяжело. Операцию делали. Потом еще одну. Чтоб боли унять, наркотик давали. Долго. Он привык. Галлюцинировать начал, меня не узнавал, в окно кидался… Я поседел, сколько слез пролил. Понимаешь? Ты понимаешь? Сначала кайф, а потом горе. Понимаешь? Страшно. Твои сверстники гибнут. Ты гибнешь… Скажи, у кого брал ширево? Ты не предаешь, спасаешь…

Колесов молчал. Бездумно глядел перед собой, не двигаясь.

– Как остальные?
– одними губами спросил Ружин. Рудаков развел руками, встал, пошел к двери, задержался возле Колесова, мимоходом проговорил:

– Красивый мальчик. Девчонок любишь, а?

Дверь хлопнула. Ружин встал, стремительно подошел к Колесову, прижал его рукой к стене, крепко, кисть побелела, заговорил быстро, веско:

– Забыл, как с ножичком шел на меня? А я помню. Отлично помню. Напал, хотел убить. Никто не знает об этом, кроме тебя, меня и свидетелей!.. Выбирай!..

Подошел к двери, открыл, позвал милиционера:

– В камеру.

Ружин и Феленко шли по набережной. Асфальт выбелен солнцем, каменные парапеты седые от соли, каленые; кусты, деревья остро контрастируют и с асфальтом, и с парапетами - до боли в глазах - изумрудные, сочные. Шумно. Вокруг люди, шагу не сделаешь, чтобы не задеть кого-нибудь рукой. На пляже еще гуще, но весело, смех, музыка.

– Ты похудел,- сказал Ружин и добавил неопределенно: - По-моему.

– Работа, -ответил Феленко. Лицо у него чистое, сухое, глаза невеселые, высокий, ростом с Ружина.- Здание ремонтируем. Беготня.

– Не звонишь,- заметил Ружин.

– Я же говорю - работа.

– Мы виделись весной,- Ружин подумал и добавил неуверенно: - А до этого осенью вроде. Хотя рядом все…

– Не помню, когда загорал,- Феленко остановился, поднял ногу, задрал штанину.- Во какая нога белая, как вата, тьфу… Ружин потянул его за собой, смеясь.

– Ты всю жизнь белый, сколько тебя помню, со школы…

– Подошли к турникету, возле него табличка на ножке "Пляж гостиницы "Солнечная". Дежурный с повязкой, в кепочке, потный, вислощекий, расплылся перед Ружиным, проводил взглядом, уже без улыбки.

Феленко хмыкнул:

– Я как-то в мае хотел пройти, чуть морду не набили. Над пляжем на набережной - кафе, столики под зонтиками, белые стулья, легкие, с резной спинкой, все аккуратно, со вкусом - салфетки, бокалы. Почти все столики заняты. Слышится иностранная речь, и не только… Много рослых ребят с простецкими, но холеными лицами, девицы, яркие, модные. Все раскованны, улыбаются. Подошел официант, кивнул Ружину, показал на стол. Сели.

– Марину видишь?
– спросил Феленко, устраиваясь.

– Перезваниваемся,- неохотно ответил Ружин.- Иногда.

– Как она?

– Работу бросила. По субботам покер. Она в длинном платье, принимает. Муж на черной "Волге". Как и мечтала.

– Ничего не меняется,- Феленко вынул "Дымок".- Люблю "Дымок",- сказал. И демонстративно стал открывать пачку.

– Не желаете?
– протянул раскрытую пачку подошедшему официанту. Тот оторопело глянул на него, покосился на Ружина, справился-таки, заулыбался: много на свете чудаков, оригинальничают (в таком месте "Дымок"), вежливо отказался, положил на стол меню.

Ружин пошевелил в воздухе пальцами:

– Убери. Принеси как всегда.

– У меня старые штаны,- Феленко горестно покачал головой.- Шестой год ношу, штопаные. Показать где?
– и с деланной грустью добавил: - Все, наверное, тут смотрят на меня, смеются. Тебя в неловкое положение ставлю, нет?

Ружин, казалось, не слышал, равнодушный, расслабленный, разглядывает женщин, то и дело сдержанно кому-то кивает, с достоинством. Отпил глоток "Боржоми", сказал:

– Времени в обрез. Зачем звонил? Колесов? Защищать будешь? Характеристику наверняка припас, просьбу директора. Так?

– Ничего не меняется,- повторил Феленко, усмехнулся рассеянно.

Подошел официант, принес заказ, расставил тарелки, улыбнулся, ушел.

– Господи,- вздохнул Ружин.- Ты о чем?

– Обо всем,- Феленко развел руки, поглядел по сторонам.- Обо всем. Кричим, много кричим, пишем, усиливаем. Но… все равно там одно,- он махнул рукой в сторону общего пляжа,- здесь другое, там одно, -он показал пальцем вверх, -там, -палец его переместился к полу, - другое. Устал. Сердце болит. Директор просил, поезжай, похлопочи, у тебя дружки там, надо парня выручать. А я тебе другое скажу - сажай, сажай, Сережа,- сжал салфетку, смял, выкинул,- по самой по полной катушке. Он не плохой парень, не злой, модный, при деньгах,- Феленко повел подбородком.- Ему все разрешают, директор за руку здоровается, по мускулистой шейке треплет, в кабинете кофеек с ним распивает… А вся наркота в интернате от него. Фактов нет, но я знаю… Милиционера избил - пожурили…