– Стена.

Медленно Оуэн двинулся вдоль стены.

– Дверь, – зашептал Кайтай. – Толкай… тихо. Вот так.

– Не пахнет, – вновь заговорил Оуэн, уже не соблюдая прежних предосторожностей, – не пахнет ни людьми, ни скотом. Кайтай, люди здесь не живут.

– Можно рискнуть зажечь огонь? – спросил Кайтай.

– Да. Смотри. Я нашел что-то вроде палки для факела… Ай, нет, это не палка. – Оуэн выронил ее, и она загремела. – Я тут в чем-то запутался. Посвети.

Щелкнул и заискрился кремень в руках Кайтая, и слабенькое пламя занялось и осветило помещение. В тусклом свете двое мужчин смогли осмотреться.

– Да-а, с этими жителями не будет никаких проблем, – произнес Оуэн, отбрасывая ногой то, что он принял за палку. – Черт побери все. Пошли отсюда, Кайтай, здесь нельзя больше находиться.

Они пошли обратно через дверь, на дорогу, где их ждала Зельза.

– Мертвецы, – бросил Оуэн, беря у нее поводья, – мертвецы и прах, лежат с незапамятных времен – одни кости. Искромсаны и разбросаны. Куски поломанных вещей, ржавое оружие… там когда-то была кровавая битва.

– Помнишь, – сказала Зельза, – Хургин говорил, что здесь была война. Долгая и жестокая война.

– Но он сказал, что и живые люди здесь еще остались, – размышлял Оуэн. Он задумчиво почесал бороду рукояткой топора. – Обычно живые погребают своих мертвецов. А кости врагов выбрасывают. В таком большом поселении они должны были сделать либо одно, либо другое. А это, скорей всего, небольшой город, так что, вероятно, он весь в таком состоянии. Похоже, мы встретим здесь даже меньше людей, чем предсказывал магистр Хургин.

– А встретить мы их можем прямо сейчас, – вдруг заявила Зельза. Она вздернула подбородок, вслушиваясь во что-то. – Я слышу детский плач, – сказала она.

Остальные прислушались.

– Ничего. – Оуэн напряг слух. – Нет. Ты женщина, и слух у тебя тоньше.

– Ах, теперь ты называешь меня женщиной, – зашипела Зельза.

– Ш-ш-ш. Послушай еще.

– Я его слышала, – помедлив, повторила она, – далеко отсюда. Он плакал от испуга.

– Привидение. Дух ребенка, – заявил Оуэн. – Здесь должны быть привидения.

– Я женщина, – ответила она, – хотя ты, кажется, до сих пор не хотел этого понять. Я знаю, что такое детский плач. У моих детей никогда не было повода так плакать.

– Тут мы не сможем сражаться, если на нас нападут, – сказал Кайтай. – А здешнее население наверняка примет нас за своих грязных хозяев. Надо двигаться вперед, но тихо. Если кто-то и живет еще в этих склепах, они не услышат, как мы пройдем.

И они двинулись вперед, ведя под уздцы животных, ступая бесшумно и держа наготове оружие.

Дорога вела прямо, и вскоре они увидели еще более высокие стены, прошли между разбитыми подножиями колонн, по широкой каменной площади, в центре которой был высохший фонтан. На краю бассейна белели кости, и путешественники обошли его подальше.

Наконец мертвый город кончился и вокруг снова раскинулись пустынные поля. Путники опять сели на юлла и продолжили путь.

– Я и вправду слышала плач ребенка, – спустя некоторое время повторила Зельза.

– Я не сомневаюсь, – уверил ее Оуэн, – там могла оказаться горстка людей, искавших убежища на ночь. Но они или не заметили нас, или поняли, что мы вооружены, и побоялись выйти.

– А теперь посмотрите туда, – сказал Кайтай.

Впереди был костер – небольшая кучка искрящихся поленьев, уже почти прогоревшая. На открытом месте, у дороги. Желтое пламя освещало обочину и ближние деревья. С полдюжины оборванных людей темными комками лежали вокруг огня; невдалеке стояла примитивная тростниковая хижина.

– Если хоть один из них не спит – нам не пройти незамеченными, – прошептал Кайтай.

– Нас уже заметили, – сказал ему Оуэн. – Сделай приятное лицо. Поехали к ним.

Человек, смотревший на них, стоял в свете костра на обочине: низкорослый невзрачный человечек в грубых лохмотьях. Его одутловатое лицо, поднятое навстречу всадникам, не выражало ничего, кроме тупого любопытства. Он слегка приоткрыл рот и оперся о грубо сделанную острогу.

Оуэн остановился возле него, соскочил с седла и протянул руку, широко улыбаясь.