Хоронили его в Пушкине, там, где Ирина оставила в земле своего младшего брата и мать. Незадолго до их с Гришей свадьбы ее двенадцатилетний брат погиб, случайно подорвавшись на немецкой мине, а мать умерла за несколько лет до Гриши. Теперь на Царскосельском погосте он окончательно вошел в свою последнюю семью.

Похороны прошли незаметно, потому что театр находился в отпуске и некому было сказать. Случайно оказавшийся в городе Кира Лавров отозвался на звонок и вечером заехал в Тульский на семейные поминки.

Дорогой Гриша!

Пишу тебе на тот, вполне вероятный случай, что ты сумеешь достать в новой библиотеке нужные номера журналов, где пишут о тебе.

Главные новости мне сообщила Настя, с которой я продолжаю общаться, если не часто, то хоть изредка, и, когда не воочью, то хоть по телефону.

Рад тебе сообщить, что твои земные и небесные хлопоты увенчались большим успехом. Недавно твоя младшая дочь Анастасия Григорьевна в свои неполных тридцать была избрана и утверждена в должности директора Театральной библиотеки, той самой, в которой ты много раз бывал, заходя в нее то со двора по Зодчего Росси, то с площади Островского, за спиной Александринки. А так как наша театральная библиотека поначалу называлась "Библиотекой придворного театра" и Указ о ее создании был подписан императрицей Елизаветой Петровной 30 августа 1756 года, то у нас есть все основания считать твою дочь Настю "императорской библиотекаршей".

Такое счастливое совпадение ее судьбы с той ролью, что досталась тебе напоследок в Большом драматическом, убеждает меня по меньшей мере в том, что цепь случайностей в нашей судьбе выводится иногда из закона высшей справедливости, и хаос жизни уступает порой кажущейся гармонии...

Я рад сообщить тебе, что недавно у самой Насти родилась дочь, стало быть, твоя внучка, и, когда закончится ремонт в квартире Насти и ее мужа, они втроем переедут из Тульского переулка по новому адресу.

Нашелся и твой внук, сын старшей дочери Ирины. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он пошел служить в армию; таково сообщение из страны Израиль...

Надеюсь, что тебе будет любопытно прочесть то, что пишут о тебе твои друзья - Ольга Дзюбинская (она переехала в московский Дом ветеранов сцены), Татьяна Марченко и другие. Надеюсь также, что ты будешь снисходителен и к тому, что сообщаю читателям я. Быть может, не все подробности, волнующие меня, существенны для других, но ты добровольно взял на себя роль моего друга, и чем еще, кроме рассказа о твоей судьбе, я могу выразить верность твоей памяти?

Помнишь, что ты сказал, прослушав стихи о себе и отвечая на вопрос, можно ли их печатать? Не помнишь...

Ты сказал:

– Конечно, Воля, если хочешь - печатай. Это - твое право. Я ведь понимаю, что это уже не совсем я, а твой литературный герой...

Еще тогда ты оказался тоньше и прозорливее туповатого автора, разрешив ему новую свободу в обращении с собственным именем в частности и именем собственным вообще.

Если хорошенько вдуматься, каждый из нас, действуя в пределах чужого воображения, оказывается вовсе не тем, кем являлся в своем озабоченном бытовании. Каждый из нас в чьем-то рассказе в лучшем случае близнец своего прототипа, названый брат или, если хочешь, двойник, возникший на основе светящихся точек или пунктирных черт, оставленных за собой подлинником. А если это стихотворный двойник или романный близнец, то, стало быть, именно персонаж и литературный герой, а не клон, не сколок или фотка, удостоверяющая паспортную личность.

В конце концов, все носители достоверных имен на этих страницах, включая тебя, Гогу или бедного автора, не могут не оказаться фигурами остраненными, совершающими жесты и поступки, которых не должны были себе позволять.

Скажу больше. Разве все мы, все до одного - не чьи-то печальные персонажи, наблюдаемые всевидящим оком и не успевающие раскаяться?..

Спасибо тебе за все, и прости, если можешь...

Санкт-Петербург, 2000