В ч. I "женский элемент" кажется сублимированным до воспоминаний о Жанне д'Арк, а далее - от слова "нет" - все переводится в русло более обыденной поэтичности.

Сведений о других переводах нет.

II. "О сердце, что для нас..."

Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Вог" Э 7 за 7-14 июня 1886 г., затем в книге Рембо "Озарения" (1886).

Сохранился автограф "рукописи Пьер Берес".

Хотя эта вещь относится к группе "Последних стихотворений", она по духу, определенности революционного смысла и характеру стиха тесно связана со стихами поэта о Коммуне, особенно с "Парижской оргией".

Отражая индивидуальность поэта, "О сердце..." передает настроения, овладевшие многими коммунарами во время Кровавой недели, когда они были готовы в отместку за поражение крушить весь старый мир.

Рембо по-своему подводит итог Коммуне, поднимается до интернационалистической идеи братства с черными, грозит старому миру вселенской анархией.

Не ослабляет отчаянный характер стихотворения приписка, видимо, более поздняя, чем сама вещь: слова о том, что Рембо по-прежнему остается в неподвижном старом мире.

Зять Рембо Патерн Берришон начиная с издания 1912 г. произвольно дал стихотворению заголовок "Головокружение", ослабляющий его смысл.

Другие переводы - Ф. Сологуба и П. Антокольского.

Перевод Ф. Сологуба:

Что нам, душа моя, кровавый ток,

И тысячи убийств, и злобный стон,

И зной, и ад, взметнувший на порог

Весь строй; и на обломках Аквилон.

Вся месть? Ничто!.. Но нет, ее мы вновь,

Князья, сенаты, биржи, всю хотим,

Все сгинь! Преданья, власть и суд - на дым!

Так надо. Золото огня и кровь.

В огне все, в мести, в ужасе гори!

Мой дух! Не слушай совести. За тьмой

Сокройтесь вы, республики, цари,

Полки, рабы, народы, все долой!

Встревожим вихрь разгневанных огней,

И мы, и наши названные братья!

Нам, романтическим, милы проклятья,

Не рабский труд неси, а пламеней!

Весь шар земной мы местью обовьем,

Деревни, города. Пускай вулкан

Взрывается! Пусть в битве мы падем!

Все поглотит суровый Океан.

Друзья! О сердце, верь, они мне - братья,

Безвестно-темные. Идем, идем!

Все больше к вам! Несчастия заклятья!

Под тающей землей трепещет гром.

Все ничего: я здесь; я здесь всегда.

Перевод П. Антокольского:

Что значит для нас эта скатерть в крови

И в пламени, и преисподние недра,

Свалившие прежний Порядок, и рвы,

И сотни казненных, и бешенство ветра,

И мщенье?
– Ничто!.. Ну, а если хотим

Мы этого? Гибните, принцы, купцы,

История, кодексы права, дворцы!

Кровь! Кровь! Ибо голод наш ненасытим.

Все силы на мщенье! Террор начался.

Свихнись, мой рассудок, от горечи злой.

Рассейтесь, дивизии и корпуса!

Республика, сгинь! Император, долой!

Кто рыжее пламя раздует в золе?

Мы, прочие люди. Мы братьями станем.

Понравилось нам заниматься восстаньем.

Не надо трудиться на грешной земле.

Европа, Америка, Азия, вы

Исчезните! Вырвалась наша орда,

Деревни займет она и города.

Вулканы молчат! Океаны мертвы!

Стучи, мое сердце! Ты встретило братьев,

Черны незнакомцы и все же - вперед!

Но горе!
– я чувствую, залихорадив,

Земля-старушенция всех заберет...

Пускай же! Я есмь! Я останусь в живых.

III. Мишель и Кристина

Впервые напечатано там же, где и предыдущее, сохранилось в том же автографе, без даты.

Надо обратить внимание на частичное и непоследовательное разрушение рифм в стихотворении.

"Мишель и Кристина" относится к числу стихотворений, не подлежащих прямому лексически-смысловому разъяснению, но могущих быть интерпретируемыми, как музыка.

Между тем и крупные исследователи хотели бы "дотолковать" его более или менее "буквально", опираясь на то, что заглавие совпадает с названием одного водевиля Эжена Скриба, хотя с этим водевилем в стихотворении нет никакой смысловой переклички. Сам Рембо в "Одном лете в аду" дал определение степени этой связи: "Название водевиля порождало ужасы в моем сознании". Некоторыми исследователями придавалось большое значение географическим именам, например упоминанию "ста Солонь". Солонь - французская провинция к югу от Орлеана, сравнительно болотистая и лесная зона центральной Франции. Похоже, что она упомянута ради идеи протяженности, нагнетаемой повторами звуков: "cent Solognes longues comme un railway". Это тем вероятнее, что английское "railway" употреблено вместо "chemin de fer" ("железная дорога") также, видимо, из-за эвфонической экзотики и долготы звуков.