Вошла Катя с сияющим лицом:

– Ты сделал мне больно не там и не вовремя, противный... Но когда женщина любит - она прощает все и на все готова! Яичница на столе! А как пахнет...

– Послушай...
– начал читать письмо вслух. Когда закончил, увидел ее помертвевшее лицо и пустые глаза.- В точку? Ну, то-то... Не бодайся со статуей Хмельницкого или еще кого... Где Мищук? Где Зинаида Петровна? Ты ведь знаешь, не так ли?

Она молчала, не отрывая мертвых глаз от его лица. Потом сказала глухо:

– Евгений, это очень страшно, эти люди не шутят, ты это знаешь лучше меня... Расстанемся по-хорошему.

Взял ее за руку и хмуро объяснил, что произойдет, если молчание затянется.

– Они тебя убьют, не сомневаюсь, но это когда еще будет... А я разделаюсь с тобой прямо сейчас. Здесь. Я сработаю под грабителей. Ценные вещи, конечно, выброшу потом в Днепр, но полиция поверит... Меня никто не заподозрит. А ты будешь мертва.

Спросила, путаясь в словах - неужели он способен на такое?

– Еще как!
– ответствовал уверенно - ему ли, организовавшему некогда и присутствовавшему при многих убийствах, бояться придушить эту убогую... (Боялся, конечно, да и вряд ли убил бы на самом деле, но она обязана понимать...) Сказала:

– Дайте честное слово, что защитите - если что...

Ну, здесь Евгений Анатольевич взмыл петухом: несомненно! Конечно! Как можно сомневаться! Отдавал себе отчет, что в прямой с ними схватке защитник из него плохой, но кто знает... Может, еще и объедется на кривой?

Каждое утро Мищук задавал своему надзирателю один и тот же вопрос приехала ли? И каждый раз надзиратель отрицательно крутил головой. Прошел месяц (вначале делал царапины на стене, но в один из обходов начальник тюрьмы заметил и велел затереть - с тех пор перестал и счет дням потерял), поздно вечером надзиратель поскребся в двери камеры и дыхнул в глазок:

– Пришла карета, вас кудай-то повезут.

– Открой...
– попросил так жалобно, что обычно строгий надзиратель на этот раз уступил.
– Выходит, так и не приехала?
– спросил безнадежно, словно ребенок, заранее знающий бесполезный родительский ответ. Надзиратель убито опустил глаза.

– Я так понимаю, что адресат вашу даму и подвел... А кто ж еще?

Это не приходило в голову и сразу показалось истиной в последней инстанции. Ну, конечно - адресат! Чиновник департамента, Особого отдела! Разве такие ценят дружбу? И какой же дурак был, что затеял все это... Теперь несчастная Зина арестована, если вообще жива...

– Ладно, братец... Тебе спасибо за все - это если не увидимся боле. Храни тебя Господь...

Через час явились двое: начальник и юркий господин в засаленном сюртуке.

– Пожалуйте вниз, - пригласил начальник.
– Сейчас вам наденут наручники, порядок вы знаете...

Понял: повезут в город. Куда? И какого рожна им надобно?

– Вы не беспокойтесь...
– засаленный стрельнул черными глазками.
– Это недалеко, вас не утомит.

"Да чтоб ты подох!
– прокричал мысленно.
– Вот ведь государство проклятое... Честные люди "сидят", дельцы от политики - те, как и всегда, процветают. Россия, родина моя..." То, что стал жертвой именно политики, не сомневался ни на мгновение.

Карета чернела во дворе замка, на облучке - жандарм в башлыке, маленькие оконца зарешечены, когда сел - уткнулся в шубу.

– Разве нынче холодно?
– удивился.
– Весна в разгаре...

– Кому весна, а кому и вечная мерзлота, - с издевкой отозвался попутчик, и Мищук узнал Кулябку.
– Мне поручено проводить вас до места и обговорить кое-что...

– Что же?
– всегда брал быка за рога, чего же церемониться на этот раз... Чем скорее узнаем суть - тем скорее сыграем правильную партию... Не лепите горбатого, полковник. К делу.

– Хорошо. Итак: вы сидите безвинно...

– А вы убеждены в обратном, не так ли?
– как противен этот охранник с лицом сутенера.
– Короче, мама.

– Какая еще "мама"?
– вспыхнул Кулябка.
– Вы там набрались вшей у этих ваших уголовничков, вот и несете черт те что...

– Иной мой уголовничек иному полковничку сто золотых монет даст вперед и назад не потребует! Телитесь.

– Черт с вами. Буду изъясняться на доступном вам языке. Есть человек, заинтересованный в вашем скорейшем освобождении.