Аверин затеял легкий флирт с молодой миловидной дознавательницей из Калининграда. Впрочем, дальше нескольких жарких поцелуев не пошло. Он еще перед отъездом для себя решил: никаких романов, новые связи — новые проблемы, новая нервотрепка. Отдых, отдых и только отдых. Его сосед по номеру не разделял подобной целомудренности и связался с блондинкой — выводной сизо из Челябинска. Она жила в номере одна, и вскоре он просто переселился к ней, появлялся время от времени довольный и измотанный, предлагал Аверину выпить немножко сухого вина, а когда тот отказывался, исчезал опять в любовном гнездышке.

У Аверина прошла бессонница. Сердце снова работало как часы и нервишки подуспокоились. Расслабиться удалось. Но к третьей неделе вдруг стало необычайно скучно. Надоело отдыхать, предаваться безделью. Даже книжки надоело читать. Деятельная часть натуры взяла свое. Душевные раны зажили, усталость прошла. Аверину снова требовалось действие. Он вспомнил старого опера из Краснодара, с которым беседовал о Щербатом. Любой порядочный опер болен работой — это факт.

Вечером младшие инспектора с Петровки, которые очухались после скандала с директором и заливали душевные травмы пивом, затащили Аверина к себе в гости. Одна деваха из обслуги, выгнанная с работы, сидела в углу, завернувшись в простыню. А молодой желторотый омоновец из Ростова в коридоре твердил своему приятелю — инспектору поискового отдела:

— А на Алене я женюсь. Она мне нравится. Сказал — женюсь.

— Ты чего, дурак, что ли? — удивился инспектор.

— Женюсь. Папаньке позвоню и скажу, что нашел женщину. Отвезу в Ростов. У меня там дом — во…

Алена, видимо, сразила омоновца в самое сердце.

— А ежели кто на нее заглядываться будет, так в лоб, — сообщил омоновец.

— Да ладно тебе…

Аверину вручили несколько банок с пивом. Народу в номере набилось человек восемь.

— Смотрели телевизор? — спросил двадцатилетний сержант, младший инспектор из поискового отдела. — Наших ребят вчера постреляли.

— Жалко мужиков, — вздохнул его напарник. — Плохо мы их знали, но жалко.

— Как поубивали? — спросил Аверин.

— На Петровско-Разумовском рынке взяли двоих для проверки. В отделении те выхватили оружие и начали палить. — Обыскивать надо, когда задерживаешь, — раздраженно кинул опер из Питера. — Я даже когда шары водкой и коньяком залью, перво-наперво ощупаю жулика — нет ли чего.

— Надо, — кивнул младший инспектор. — А бандюгу взяли крутой какой-то. Фамилия странная — Салоников.

— Чего? — подался вперед Аверин.

— А что? — спросил инспектор.

— Салоников, — кивнул Аверин. — Есть такая фамилия.. Саша Македонский. Попался.

Из вестибюля по московскому телефону Аверин дозвонился домой Ремизову.

— Македонского взяли?

— Взяли, — произнес Ремизов.

— А черта до меня не дозвонились?

— Отдыхаешь — и отдыхай. Он пока на больничной койке.

— Что вообще творится?

— Много чего. Горячий месяц.

— Оставить вас нельзя. Все сразу рушится, — усмехнулся Аверин. — Послезавтра буду.

— Отдыхай.

— Уже отдохнул.

На следующий день Аверин взял чемодан и на автобусе отправился до Долгопрудного. Потом на электричке до Москвы. Егорыч раскормил Пушинку еще больше.

— Здорово, кошка, — сказал Аверин, заходя в прихожую. — Как ты тут?

Она с мяуканьем бросилась ему на руки и замурлыкала блаженно.

Сотрудники ОПО — по борьбе с карманниками и барыгами — обычно люди с достаточно приличной квалификацией. Карманника взять — целое искусство. Но в тот день ошиблись они по-крупному. И поплатились.

К зданию фирмы «Импульс» рядом с Петровско-Разумовским рынком подъехали три машины, из которых вывалили десять «быков». Двое остались стоять у входа. К ним и подошли оперативники из ОПО. Салоников и его напарник, боевик курганской группировки, знали, что даваться в руки милиции им нельзя. Пока их сопровождали для досмотра по территории рынка, вели себя сдержанно, вежливо, не возражали, чем притупили подозрения. Понимали, что нужно ждать момента, когда представится шанс. Переступать через жизни они умели — да и жизни сотрудников милиции их волновали меньше всего. В отделении милиции Салоников скинул висящий на руке плащ и открыл пальбу из пистолета. Ранили троих сотрудников милиции и охранника рынка, выскочили из отделения и бросились бежать в сторону железной дороги. По дороге подстрелили еще двух охранников, перемахнули через забор. Напоролись на двоих сотрудников милиции, одного застрелили, второй открыл ответный огонь. Салоников рухнул как подкошенный. Его напарник перемахнул через ограду и скрылся в Ботаническом саду.

Одного из лучших киллеров Москвы врачи откачали. Чтобы представить пред очи следователей. Когда он пришел в себя, ему начали задавать неприятные вопросы. И Салоник поплыл. Некоторые стволы, изъятые на его квартире, проходили по конкретным убийствам.

Саша Македонский взял на себя убийство Глобуса. Потом Бубона. Поплыл по Калине. Он отступал, припираемый доказательствами, постепенно становясь еще одним завсегдатаем газетных полос. Журналисты упрекали сотрудников уголовного розыска в том, что они вешают на него все нераскрытые преступления.