— Это толмоора. Каждый Чэйсули рожден для своего лиир, а лиир — для него.

Просто им Нужно найти друг друга.

— Но Финн говорил, что не все звери — лиир.

— Верно, не все. Так же, как и не все люди — Чэйсули.

Она против воли улыбнулась, услышав резковатый сухой ответ, Дункан по-прежнему не смотрел на нее, он усердно полировал лук, и, казалось, это занятие поглощало все его внимание без остатка.

— Что случается, если не находится лиир ? Его руки замерли, он наконец поднял глаза на Аликс:

— Чэйсули без лиир — только половина человека. В наших душах это с рождения. И если у воина нет лиир, он ущербен.

— Ущербен…

— Этого ты не можешь понять, Чэйсули, лишенный лиир, не имеет цели. Он не может служить Пророчеству.

Аликс сдвинула брови в раздумье:

— Если ты перестаешь быть цельным… что случится с тобой, если Кай будет убит?

Руки Дункана сжались, словно он готов был переломить лук. Он посмотрел на ястреба, потом отложил лук — теперь Аликс занимала все его внимание, подался вперед пристально вглядываясь в ее лицо:

— Ты спрашиваешь не из простого любопытства. Знай, если ты хочешь бежать, убив моего лиир, ты будешь проклята Чэйсули. А с этим нелегко жить, — по его лицу пробежала тень. — Но ты не проживешь достаточно долго, чтобы успеть испытать настоящее страдание.

Аликс отшатнулась, невольно заслонившись рукой: в голосе Дункана была не просто угроза — в нем была смерть, спокойная и неотвратимая, страшная своим спокойствием.

— Но я скажу тебе, каковы бы ни были твои намерения, — тихо продолжил Дункан, — чтобы ты знала это.

Он помолчал, пристально вглядываясь в лицо девушки, потом заговорил снова

— медленно, ровно, взвешивая каждое слово:

— Если кто-нибудь захочет убить воина Чэйсули, достаточно убить его лиир.

Если он пленит лиир — пленит и Чэйсули. Чэйсули, лишенный дара богов, лишен и всей своей силы, — он помолчал. — Теперь ты знаешь цену узам лиир. И моя жизнь — в твоих руках.

— Разве это так много значит? Ты человек, Кай — птица. Что же это за связь между вами?

Дункан пожал плечами:

— Мне сложно объяснить. Это дар древних богов. Так было всегда и так будет всегда, — он усмехнулся, — если только Мухаар не истребит нас всех. Тогда Хомейна лишится своих корней.

— Своих корней? — изумленно повторила Аликс. — Ты хочешь, значит, чтобы я поверила, что это вы создали Хомейну и сделали ее тем, что она есть?

Дункан непонятно улыбнулся:

— Быть может.

— Я не верю тебе.

— Ты вольна верить или не верить — как тебе больше нравится. Но если хочешь знать наверняка, спроси лиир, и он расскажет тебе. Она взглянула на ястреба. Нет, ей вовсе не хотелось слышать все это от птицы — пусть лучше говорит Дункан…

Аликс вернулась к прерванной теме:

— А если убьют тебя, что станет с твоим лиир?

— Он вернется на волю. Для зверя связь рвется не так болезненно, — Дункан грустно улыбнулся. — Птицы и звери всегда были сильнее людей. Кай будет горевать некоторое время, но останется жить.

Не говори так легко о моем горе, возразила птица. Ты преуменьшаешь значение наших уз для меня.

Дункан рассмеялся — на этот раз тихо и ласково, и Аликс посмотрела на него с удивлением. Оказывается, он был не всегда так сдержан, как ей казалось.

Она устало потянулась и спросила:

— Что же на самом деле происходит с воином, когда убивают его лиир?

Дункан замер. Лицо его утратило всякое выражение и как-то посерело, взгляд остановился. Он ответил глухо:

— Чэйсули без лиир теряет цельность. Душа его пуста. И он выбирает смерть.

— Выбирает… — ошеломленно начала Аликс.

— У нас есть ритуал смерти.

Девушка испуганно всплеснула руками:

— Ритуал смерти!..

Дункан снова взглянул на Кая:

— Чэйсули оставляет свой клан и уходит в леса, чтобы найти гибель среди зверей. У него нет оружия, и он готов к смерти. Какой бы она не была, Чэйсули примет ее, — он пожал плечами — для него все было очевидно. — Любая смерть лучше, чем жизнь без лиир.

— Это варварство! Дикость!

— У тени нет жизни, — невозмутимо ответил Дункан.

— Что? — не поняла Аликс. Он вздохнул:

— Не могу подобрать точные слова. Просто прими на веру то, что я говорю.

Человек без лиир становится тенью. Ни один воин Чэйсули не сможет жить так.

— Я и говорю, это дикость!

— Можешь называть это, как тебе угодно.

— А что, по-твоему, я должна подумать? Он наклонился и подбросил дров в костер — пламя с треском взлетело вверх, глаза Дункана блеснули, как глаза зверя: