Видно, как говорится в одной из песен Макавоя, «былой огонь горит не угасая».

В заметке сообщалось об остальных присутствующих, приводились их замечания по поводу инцидента. Описывались наряды, язвительно говорилось о том, что было надето на Джейн и Бев и что они друг с друга сорвали. Но Эмма не стала читать дальше.

— Только представь, как они рвали друг другу платья! При всех! — Глаза Терезы восторженно светились. — Они дрались из-за твоего отца? Он просто мечта. Конечно, из-за него. Как в кино.

Придушить идиотку — значит лишь задержать ее в комнате, и Марианна решила этого не делать. Существуют другие, более тонкие способы обращения с дебилами. Хорошо, она проколет Терезе уши-лопухи. А если забудет про лед, то по ошибке, честно.

— Тебе лучше уйти. С минуты на минуту появится сестра Непорочница.

Тереза вскочила. Она не хотела портить свою безупречную репутацию.

— Заходи в десять. Я дам тебе записи, а ты проколешь мне уши. — Тереза взялась руками за мочки. — Жду не дождусь.

— И я тоже. Маленькое дерьмо, — пробормотала Марианна, когда дверь закрылась, и обняла Эмму за плечи: — Ты в порядке?

— Это никогда не кончится.

«Хороший снимок, — бесстрастно подумала она, — четкий, удачное освещение. Лица не смазаны, легко разглядеть их выражение. И ненависть в глазах матери».

— Ты думаешь, я буду как она?

— Как кто?

— Как моя мать.

— Ну, Эмма, ты же не видела ее с тех пор, как была крошкой.

— Но есть гены, наследственность и все такое.

— Чепуха.

— Иногда я бываю злой. Иногда хочу быть злой, такой, как она.

— Ну и что? — Марианна сняла пластинку Спрингстина. В любую минуту может войти сестра Непорочница и конфисковать ее. — Все иногда злятся. Потому что наша плоть слаба, а мы переполнены грехом.

— Ненавижу ее. — Сказать это вслух было облегчением, ужасным облегчением. — Ненавижу Бев за то, что не нужна ей, и папу за то, что он засунул меня сюда. Ненавижу людей, убивших Даррена. Всех ненавижу. Она тоже всех ненавидит. Это видно по ее глазам.

— Все в порядке. Иногда я тоже всех ненавижу, хотя даже не знакома с твоей матерью.

Ее слова заставили Эмму засмеяться.

— Наверное, я тоже, — вздохнула она, шмыгнув носом. — Я едва помню ее.

— Ну вот видишь. — Удовлетворенная, Марианна плюхнулась на кровать. — Если ты ее не помнишь, значит, не можешь быть похожа на нее.

Логично. А Эмме просто необходимо поверить в это.

— Я не похожа на нее.

Желая судить объективно, Марианна взяла вырезку и изучила фотографии.

— Нисколечко. У тебя фигура и цвет волос как у отца. Поверь слову художника.

— Ты действительно собираешься проколоть Терезе уши?

— А ты как думаешь? Самой тупой иголкой, какую только смогу найти. Хочешь, уступлю одно?

Эмма улыбнулась.

Никогда в жизни Стиви не был так напуган. Вокруг решетка, откуда-то из коридора доносится звук капающей воды. Иногда слышались голоса, шарканье ног, потом наступала тишина.

Ему просто необходима доза. Он дрожит, покрывается потом. Желудок завязался узлом, отказываясь реагировать на позывы тошноты. Из носа и глаз течет. «Это простуда», — уверял себя Стиви. Черт возьми, у него простуда, а его заперли, оставили гнить. Усевшись на койку, он подтянул колени к груди, вдавившись спиной в стену.

Он — Стиви Ниммонс. Величайший гитарист своего поколения. А его посадили в клетку, словно зверя, заперли и ушли. Неужели эти люди не знают, кто он такой? До каких высот поднялся?

Ему необходима доза. О господи, только одна маленькая Доза. Тогда он готов смеяться над всем этим.

Холодно. Чертовски холодно. Стиви натянул на себя одеяло и съежился под ним. Очень хочется пить. Во рту пересохло, даже слюны нет.

Кто-нибудь должен прийти. Его глаза наполнились слезами. Кто-нибудь придет, и все будет хорошо. Кто-нибудь все исправит. Господи, ему нужна доза. Придет мать и скажет, что уже обо всем позаботилась.

Больно. Стиви заплакал, уткнувшись в колени. Каждый глоток воздуха, который он вдыхал, казалось, состоял из крошечных осколков стекла. Его мышцы горели, кожа леденела.