Шрифт:
— Немедленно слезьте с меня, — задыхаясь, простонала она.
Виконт даже и не подумал ответить ей. Он внимательно изучал ее грудь, сильно выступавшую вперед благодаря набивке. Его рука потянулась к этим соблазнительным выступам. Она должна была что-то сделать, чтобы спасти себя и от насилия и от разоблачения ее обмана.
— Правильно говорят, что вы кровожадный выродок, — она попыталась отпихнуть его. — Вы готовы на любую низость, лишь бы удовлетворить свои прихоти.
Он поднял голову. Теперь он уже не шутил, его тело так придавило ее к кушетке, что ей нечем было дышать. Приблизив свое лицо к ее, он злобно процедил:
— Ах вот как, значит, тебе уже насплетничали обо мне! И что же тебе сказали? О моих женщинах? Как их много у меня?
— Нет!
Но он ее не слушал, все его помыслы были заняты предстоящим удовольствием. Она понимала, что все висит на волоске. Он расстегнул верхние пуговицы ее платья и жарко прошептал:
— Займемся любовью, милая…
— Нет!
Коленями с внутренней стороны он раздвинул ее ноги. Теперь она испугалась всерьез. Ее охватила паника. Кричать? Звать на помощь? Попытаться вырваться?
— Не надо, милорд, — взмолилась она. — Вы же сказали, что не связываетесь со служанками. Я не хочу…
— Тебе придется, — сказал он. Схватив ее за оголенное плечо, он дотронулся губами до ее губ:
— Война научила меня брать то, что попалось под руку, не церемонясь.
Он ласкал ее бедро, затем его рука скользнула под юбку. Она почувствовала теплоту его руки, когда он дотронулся до ее щиколотки.
— Для такой, как ты, толстушки у тебя весьма миниатюрные ножки.
Она пыталась ударить его ногой, отбросить его руку, но он не обращал на это внимания, уже не мог остановиться, забыл все вокруг. Он ласкал ее, извиваясь, подобно змее, наслаждаясь предвкушением близости с ней.
— Милорд, прекратите, — молила она из последних сил.
— Почему же?
Она встретила его пристальный взгляд, увидев безжалостный приговор, необузданную жестокость. Перед ней был зверь, принимавший непонятные для нее позы. А для зверя не существует чести и жалости. Будучи в Америке, в местах, отдаленных от цивилизации, он занимался любовью как животное, не растрачивая себя на слова.
— Вы… вы не посмеете, — бормотала она, понимая всю бессмысленность своих просьб.
— Нет, я посмею. Молчи. Скоро твое хныканье сменится сладостными стонами любви. Я еще никого не разочаровывал, ты тоже будешь довольна.
— Гм… — произнес вдруг кто-то.
Она вздрогнула, услышав этот голос. В тот же момент Джослин Маршалл отпрянул от нее, спрыгнул на пол и машинально схватился за бедро, где обычно висела кобура с револьвером. Перед ним стоял Лавдэй.
Лайза сползла с кушетки.
Лавдэй сохранял свое обычное спокойствие. Он держал в руках шляпу, предназначенную для виконта. Лайза смотрела то на виконта, то на камердинера. Глаза Джослина метали искры ярости в Лавдэя, появившегося в самый неподходящий момент.
— Ваш новый вечерний костюм уже получен от портного, милорд. Вы должны примерить его, чтобы убедиться, что он подходит. Ведь сегодня вы обедаете на Гроувенор-Сквер.
— Гроувенор-Сквер, — повторил виконт, взяв себя в руки, так, словно он никогда не слышал этого названия.
— Вот именно, милорд. Леди Джорджиана просила вас не опаздывать. Она с нетерпением ждет вас.
— Леди — моя сестра, — объяснил виконт на всякий случай Лайзе.
Пока Лавдэй говорил, Джослин несколько раз подмигнул Лайзе. Он стоял, демонстративно вытянувшись, как на параде, сжимая за спиной кулаки.
— Спасибо, Лавдэй. Я не опоздаю.
— Я полагаю, что мисс Гэмп может идти и заняться своими делами? — спросил Лавдэй.
— Да, конечно.
У Лайзы просто отвисла челюсть от удивления — так резко изменился виконт, надев на себя маску аристократа.
Не взглянув на нее более, он направился к конторке. Когда она ушла, он, зевнув, просмотрел кучу приглашений, думая о том, как бы побыстрее разделаться с визитами и заглянуть в ночной клуб.
4
В родительском доме виконт на время забыл о существовании новой служанки. Побыв у родных, он на этот раз забыл вообще обо всем на свете, чего раньше практически не случалось. Джослин задержался здесь на несколько часов, позволив себе по-настоящему расслабиться.
Он прислушивался к знакомому шороху, производимому юбкой матери, когда та вышла из столовой и засеменила за Джорджианой. Едва войдя в дом, он сменил свою офицерскую осанку на свободную домашнюю, уселся в любимом своем кресле, расстегнул пиджак и положил ногу на ногу, а пальцы просунул под ремень.