– Вы здесь человек новый, - говорит придвигаясь ко мне незнакомый узбек в нарядном халате, одетом на голое тело.
– Разве {92} можно показывать сахар на людях, когда все здесь носят при себе острые ножи? Спрячьте!
– настаивает он, проявляя какое-то странное волнение, точно я держал в руке не сахар, а слиток золота. И хитро усмехнувшись, он шепчет мне на ухо, чтобы никто не услышал:

– За такой кусок сахара, и если прибавить к нему еще осьмушку чая, вы сможете здесь купить красивую жену...

II

Утром я не нашел своего вещевого мешка и доброго узбека. Радуясь, что остался жив, я незаметно выбрался из красной чай-ханы и направился в более оживленную часть города, где помещался узбекский университет и другие культурные учреждения столицы. Здесь я почувствовал себя в большей безопасности, хотя в Самарканде нигде нельзя уберечься от воров.

В университете я нашел одного только сторожа, - было время летних каникул, - который предложил мне поместиться в любой аудитории, если мне не твердо будет спать на скамье.

– К нам, другой раз, заходит переночевать один очень большой ученый, профессор Поливанов, без руки; этот и скамейки не спрашивает, спит у порога на голом полу, точно бездомный пес...

– Вы меня этой новостью очень обрадовали, - воскликнул я, оживляясь и, тем самым, смущая сторожа, не понимавшего причин моего восторга.

– Не то меня обрадовало, конечно, - разъяснял я сторожу, - не то, что профессор на голом полу спит, а то, что он объявился, что он, значит, жив еще, что я его увидеть смогу... {93}

– Они живы, это верно, - подтвердил сторож, - только такой жизни не всякий будет рад.

С тех пор, как профессора Поливанова внезапно вывезли из Ленинграда, точно краденную вещь, все его забыли. По слухам, дошедшим до меня, он находился в ссылке в Самарканде, без права передвижения за пределы города, но другие говорили, что его давно уже нет в живых. В то время я не мог привыкнуть к потере, опустошавшей область моих знаний культуры и языков Востока - точно засыпали колодец, и больше не откуда было мне напиться живой воды.

– Восток, - говорил мне профессор, - это колыбель культуры человека, а Запад - его могила.

Профессор Поливанов был китайцем среди китайцев, индусом среди индусов, арабом среди арабов, персом среди персов, и все одинаково считали его своим. Он переносил меня далеко на Восток, где мы соприкасались с вечностью, как будто жили мы прежде, как и теперь; прошлое для нас никогда не умирало.

– Мы живем прошлым, - часто повторял профессор.
– Мы обкрадываем предков, проедаем их наследство, и все, что мы творим, сотворено до нас. Старую, забытую всеми мысль, мы выдаем за новую, мы приписываем себе то, что нам не принадлежит...

И он, как-то особенно живо представился мне.

– Где я могу найти профессора? {94}

Сторож не мог мне помочь, советуя, однако, искать его в старом городе.

– В старом городе, - повторял он, - только в старом городе, и там, где больше нищих и калек.

III

Приближаясь к гробнице Тамерлана, мысли о прошлом, внушенные мне профессором Поливановым, возвращались снова ко мне. Гробница помещалась среди развалин потускневшей площади Регистан, по соседству с древним университетом-медрессе Улуг-бека, с его обсерваторией, с мечетью беснующихся дервишей, носящей название Шах-и-Зинде, - со всею этой тысячелетней культурой прошлого. Все было, как прежде, и даже те же нищие с медными тарелками у ног выпрашивали милостыню, прославляя Бога.

Гур-Эмир, - так величали Тамерлана подданные его империи, - давно уже сгнил, гробница его пуста, и только надпись на могильной плите, высеченная красивой арабской вязью, и гласящая: "Все государства мира не могут удовлетворить меня, великого повелителя земли", - эта надпись вызывает сомнение в его смерти. Да, думаю я, тиран все еще жив, все еще здесь, среди нас, и своим ненасытным властолюбием угрожает жизни каждого.

Недалеко от гробницы стоит одетая в мозаику башня университета Биби-ханум. Этой башни не было бы здесь, если бы не не было любви. Великий повелитель земли строил ее в подарок своей невольнице - маленькой, кроткой, покорной китаянке, которая вся принадлежала {95} ему одному, и этого было слишком мало; душой невольницы он овладеть не смог.

Я смотрел на эту красавицу-башню снизу вверх и сверху вниз, чтобы узнать ее прошлое таким, каким оно было на самом деле. Я старался оживить эти мертвые камни, которые могли бы рассказать мне о жизни рабов, носивших на себе тяжелые неотесанные камни, мрамор, кирпичи и глину, - носили днем и ночью, изо дня в день, из года в год, и прийдя в отчаяние, дети проклинали своих матерей за то, что они родили их. Завоеватель сгонял на постройку башни самых сильных и самых умных, из Сирии, Египта, Китая, Турции, и среди них были русские пленные, взятые Тамерланом под Казанью, забытые теперь всеми и навсегда.