А.М.Горький
Делёж
От церкви на площадь падала большая и густая тень. Недавно перестал идти обильный летний дождь, и между выбоинами в мостовой площади скопились маленькие лужицы воды. Тусклые там, где их покрывала тень от церкви, они отливали серебром вне границ тени, отражая в себе лучи луны - полной, яркой и неподвижно стоявшей в мягком синем небе. Отошла всенощная, и через площадь в разные стороны расходились тёмные фигуры людей. Они, осторожно обходя лужи, пропадали в улицах - пяти узких каналах, выходивших на площадь.
И вот на ней стало пусто, тихо и печально. Тогда в тени около церковной паперти раздался слабый звук металла, упавшего на камни, и откуда-то вышла маленькая фигурка. Она, странно подпрыгивая, побежала по мостовой и вдруг уменьшилась - не то наклонилась, не то упала на землю.
В то же время из одной улицы появилась крупная, немного согнутая фигура человека и, медленно шагая, направилась в сторону первой. Шла она, не разбирая дороги, и лужицы воды то и дело всхлипывали под её ногами, разбрызгиваясь по сторонам. Вот они обе сошлись в одну массу, - вторая фигура скрыла собой первую, изогнувшись над ней.
–  Ты чего шаришь?
–  раздался хриплый, надтреснутый бас. 
–  Пятачок!
–  ответил звонкий детский альт, озабоченно и тревожно. Стал считать, сколько всего, а он, еретик, вырвался из рук, да и покатился. Сколько вот ищу! Ах ты! 
–  Верно знаешь - пятачок?
–  меланхолично спросил бас. 
– Ну, ещё бы! Она всегда пятачок даёт... Это вот её и был.
– Кто - она?
– Она-то? Барыня такая...
–  И всегда пятачок?
–  вздохнул большой. 
–  Всегда...
–  кратко и озабоченно кинул мальчик. 
И всё так же плотно слитые в густое тёмное пятно, они оба замолкли, тщательно шаря по земле.
–  Не найти! Вода. Грязь. А монета крупная. Жаль!
–  проговорил бас, вздохнул и выпрямился. 
–  А наплевать ин!
–  вдруг решил маленький и тоже встал во весь рост. Он был горбат, а его собеседник высок, тонок и странно съёжен. Казалось, что его сильно ударили сверху по голове и она у него глубоко вошла в плечи. 
–  Наплевать?
–  задумчиво переспросил он.
–  Ишь ты! Много, значит, насбирал? 
–  Ежели без пятачка - двадцать две!
–  самодовольно ответил горбун. 
– Хорошо дают, значит! А вот мне - не везёт! Ступай, говорят, работай. В трудолюбивый дом. Вроде как бы в тюрьму. Хе! Разве я могу... со всякой рванью? Ты мал вот... ничего не понимаешь.
Он заговорил обиженным тоном, а кончил уже с раздражением. Оба они стояли неподвижно друг против друга.
–  Этто меня сцопали в дом-то, - оживлённо заговорил горбатый мальчик.
–  Привёл бутошник... а там этакой дяденька в очках. Бутошник говорит: "Вот, говорит, ваше благородие, - поймал! Получите!" Тот меня сейчас же мочало щипать засадил. Жарко. Беда! В глаза, в нос - пыль лезет. Уж я чихал, чихал! Ах ты!
–  И мальчик засмеялся, вспомнив, как он чихал. 
–  Ну?
–  с интересом спросил большой. 
– Ничего. Убёг на другой день.
– Убёг?
– Убёг...
–  Ага! Вот видишь ты!
–  с большим торжеством в тоне заявил большой, но не пояснил, что именно нужно было тут видеть. Где-то в одной из улиц раздались дребезжащие звуки трещотки ночного сторожа. Вслед за ними раздался удар в колокол. Печальный медный звук, волнуясь, поплыл в воздухе, медленно угасая и точно жалуясь на что-то. 
–  Идти уж!
–  сказал мальчик и двинулся вперёд. 
–  Ты куда? Квартира - мать-отец есть, али так где?
–  спросил его собеседник, крупно шагая рядом с ним. 
– Я-то? Так. Мать померла в холеру. Я тут у тётки.
– Родная?
–  Тётка-то? Нету. Где уж ей? Так, злая пьяница...
–  ответил мальчик, очевидно, имевший высокое мнение о родных. 
– Бьёт?
– Ищо бы! Вот как дует... Чем попадя...
– Это уж всегда так, - утешил его спутник. Они вошли в узкую улицу и медленно шагали вдоль её, держась тени зданий... Кругом было пустынно и темно. Где-то громкий дребезг пролётки нахально врывался в печальную тишину ночи...
– А отец?
–  Отца-то не было...
–  равнодушно ответил мальчик. 
–  А! Бывает и это. Часто бывает. У нас тоже вот горничная - родила сына, а отца нет! Почему такое? Где? Тю-тю!
–  юмористически печально рассказал старший из спутников. 
Мальчик тихо рассмеялся и, помолчав, задумчиво проговорил:
– В нашей улице много ребят, которые без отцов родились. Это вот потому всё, что уж больно свободно матери-то ихи гуляли, - тоном взрослого и не без цинизма кончил он.