– Верно! А ты из какой улицы?..

– Я? Из Полевой. А ты?

– А я с той, на которой лучше. У меня, брат, нет квартиры-то. Была она... да вчера выгнали вот...

– А ты кто?
– тихо спросил мальчик, поднимая голову и заглядывая в лицо своему спутнику.

– Я, брат, лакей был... Ха-ароший лакей! Большие жалованья получал. Ну... спился. От хорошей жизни... спился. Где бы держаться мне за фарт и руками и зубами, - я зачертил вовсю. Потому - скучно жить... И больше ничего... Я и давай пить. Попил - и пропал. Здорово попил! Учись вот...

Мальчик молчал, должно быть, думая, чему можно учиться в этом рассказе. И его спутник тоже молчал.

Так прошли сажен десять...

– Мальчик!
– вдруг тихо и просительно начал бывший лакей и почему-то оборвался.

– А?
– И мальчик, шагавший задумчиво и неторопливо, приподнял голову.

– Вот что, мальчик... Дал бы ты мне немного милостыни-то? а?..

– Ишь ты!
– сказал мальчик, сухо усмехаясь. Потом он оттолкнулся в сторону от спутника и, весь съёжившись, встал у тумбочки, облокотясь на неё и с усмешкой недоверчивого ожидания глядя на своего собеседника. Тот - тоже остановился и зачем-то поправил рваный картуз на своей голове, не переставая говорить:

– Ты рассуди, милый... Отдашь ты деньги своей скаредной тётке. Ну, что ей?.. Пропьёт ведь.. А избить тебя - изобьёт, так ты лучше сам первый сделай ей на зло. А я бы поесть купил чего... И выпил бы тоже, за три копейки, например. Давно я не пил. Ни капельки не пил, брат!
– с дрожью в голосе закончил он...

Мальчик вдруг пошёл прочь от него через дорогу на другую сторону улицы. Когда он, колыхаясь на изогнутых рахитом ногах и выпятив вперёд свой острый горб, вошёл в полосу света от фонаря, - на мостовую легла чёрная уродливая тень, легла и исчезла, точно влажная земля растворила и впитала её в себя. У панели он встал и оглянулся на лакея, смотревшего ему вслед, вытянув шею...

– Не дашь?
– раздалось на улице безнадёжно, укоряюще и робко. Раздалось и замерло среди тяжёлых зданий, холодно смотревших друг на друга светлыми пятнами окон, похожими по своему тусклому блеску на глаза слепцов.

Лакей нерешительно тоже стал переходить улицу.

– Изобьёт уж больно, коли мало-то принесёшь...
– задумчиво произнёс маленький горбун навстречу ему.

– Да ты немного!
– чуть не шёпотом говорил лакей.
– Дай пятак, и будет с меня! За три выпью, а на две хлеба съем... а?

Горбун поднёс руки к своему лицу и стал пристально смотреть в них. И тоже что-то шептал. Послышался звон медных монет.

– Пять... три... восемь... семишник... Давай пополам! Чёрт с ней. Пусть её лопнет со зла. Вздует, так вздует... Айда! На-ка! Одиннадцать все!
– с удовольствием сказал он, протягивая руку.

– Ах ты! Вот мне... и праздник! Спасибо, брат! Вот так - ты! Н-ну! Как я теперь хвачу за пять? Ах ты, цыплёнок!
– радостно и смущённо забормотал лакей...

И вдруг он странно изогнулся и сорвался с места так быстро, как будто его больно ударили по животу... Горбун отшатнулся в сторону от него. Но он уже исчез, припрыгивая на ходу. Мальчик посмотрел ему вслед и молча пошёл по улице в сторону, противоположную той, где исчез лакей.

Скоро и сам он исчез во тьме улицы.

А на улице было пустынно и темно, и всё так же равнодушно и холодно большие белые дома смотрели друг на друга своими слепыми стеклянными глазами...

И всё кругом было тихо и печально. 1895 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано в "Самарской газете", 1895, номер 62, 19 марта, в серии рассказов "Теневые картинки".

В собрания сочинений не включалось.

Печатается по тексту "Самарской газеты".