синими и по мере негодования доходили до темной синевы.

{44} Я снова поднялся со стула, чтобы уйти, но Есенин удержал меня за рукав:

– Посиди!

И рассказал, что в семнадцатом году, кажется, в Петрограде шел митинг. Вышел дядя - здоровый, с черной бородой, шапка по уши. И давай крыть: Ленин, большевики - немецкие шпионы, продадут, нехристи, Россию.

– Слушаю, слушаю, - продолжал Сергей, - слова знакомые! Говорю приятелю он рядом стоял - поп это! А тот сказал моряку. Влезли мы втроем на подмостки, сорвали котелок, - черная грива! Стянули тулуп - монах!..

С марта семнадцатого года во многих газетах писали о "волках старого строя". Это были приставы, околоточные надзиратели, городовые, попы, муллы, раввины. Потом, после Октябрьской революции, "волками старого строя" стали и белые генералы, и офицеры, и духовенство - белое и черное, а также фабриканты, помещики, домовладельцы. Послы иностранных держав с помощью опекавших их разведок организовывали в России заговоры против Советской власти. Монахи и монахини с их монастырями служили тайной опорой контрреволюционеров всех мастей.

– Вот, Сергей Александрович, - сказал военный в кожанке, - большая к вам просьба. Напишите о монастырях, монахах и монашках и нажмите на Страстной монастырь!

Он рассказал, что этот монастырь на виду, туда со всех сторон России ежедневно стекается огромное количество богомольцев и богомолок, многие там же ночуют. Всех их усердно начиняют контрреволюционной пропагандой, и они разносят ее повсюду - вплоть до самых отдаленных глухих углов. Этот монастырь пустил слух, что беглая армия вот-вот возьмет Петроград.

– Мы ничего поделать не можем, - продолжал военный в кожанке, - церкви, монастыри, верующие находятся под крепкой охраной нашего закона. Нельзя ли, Сергей Александрович, написать правду об этом осином гнезде, чтобы народ, особенно верующие узнали, что представляют из себя эти ханжи-монашки. Может быть, осмеять их в поэме?

Есенин ответил, что сейчас у него совсем другие поэтические замыслы, но он подумает, посоветуется с друзьями. Вообще же он считал, что писать поэму против Страстного монастыря, а потом печатать, распространять - долгое дело! Гораздо лучше ударить по монастырю хлесткой эпиграммой. Пусть эти черные жабы попрыгают, как ошпаренные...

– Ну, спасибо, Сергей Александрович, - сказал военный в кожанке и пожал руку Есенину.

То же самое сделал красный командир. Они выпили по бокалу красного вина, распрощались, Сергей пошел их провожать.

Административным отделом Московского Совета руководил большой любитель музыки и поэзии - Левитин.

Я поехал с бумагой "Ассоциации" к нему, и Левитин, расспросив о новых стихах имажинистов, выдал разрешение на работу кафе до двух часов ночи, но временное, до конца года. Это было нам на руку: мы могли на деле убедиться, как будет Силин выполнять свои обязанности. Забегая вперед, объясню, что в 1920 году Силин аккуратно вносил оговоренную сумму в кассу "Ассоциации". В 1921 году мы добились, что буфетчицей стала Е. О. Гартман, а Птичка ответственным за документацию, за своевременные взносы во все государственные учреждения и т. п. И все же случалось, что поступления в "Ассоциацию" запаздывали. И тогда Есенин писал мне дружеские деловые записки.

"Милый Мотя!

Нам нужны были деньги. Мы забрали твой миллиард триста, а ты получи завтра. На журнале сочтемся.

С. Есенин".

Под этим стояло обведенное кружком: "Крепко". Иногда Сергей писал: "Целую" - и обводил это слово кружком...

{46}

7

"Орден имажинистов. Левое и правое крыло. Есенин нацеливает группу на Страстной монастырь. План группы. Роспись Страстного. Выходка "левого крыла"

В апреле 1920 года на заседании "Ордена имажинистов" я прочитал несколько моих стихотворений, с которыми посоветовал выступить Есенин, и меня приняли в группу. Она состояла из восьми поэтов и образовала правое крыло имажинистов, куда входили Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, Александр Кусиков, Иван Грузинов и автор этих строк; и левое крыло, включавшее в себя Вадима Шершеневича, Анатолия Мариенгофа, Николая Эрдмана, его брата декоратора Бориса, а также художника Георгия Якулова.

Я предвижу, что у читателя возникнет вопрос: ведь правыми обычно называют консерваторов, левыми - демократов, революционеров. В "Ордене" было совсем не так. Для того чтобы в этом разобраться, необходимо дать характеристику имажинистам.

У Вадима Шершеневича было семь сборников стихов.

В одном из первых ("Кармина". Лирика. M , 1913, стр. 139.) он заявлял: "Пляска" принадлежит к периоду, когда творчество Блока оказывало подавляющее влияние на мое творчество... "Эдмонд и Дженни". Эти четыре стихотворения написаны на слова Пушкина "А Эдмонд не покинет Дженни даже в небесах"; "Верлиока" - вольное переложение народной сказки"; "Мысли как пчелы" напоминает превосходную строку А. Апухтина: "Мысли, как черные мухи"; "Отвергнутый" - невольное подражание А. Апухтину...

(Все это я привожу умышленно для того, чтобы читателю был ясен инцидент, впоследствии разыгравшийся между Шершеневичем и Маяковским.)

В следующих книгах ("Автомобилья поступь" и "Быстры". M., 1916.), в числе объявленных трудов Шершеневича можно прочесть: "Манифесты итальянского футуризма", перевод; Маринетти, "Битва в Триполи"; "Маринетти футурист-Мафарка". В конце одной из своих книг ("Автомобилья поступь", стр. 86.) Шершеневич объявляет, что стихи, помеченные {47} звездочкой, печатались, помимо других журналов, в "Первом журнале русских футуристов", "Дохлой луне", т. е. в изданиях российских футуристов. Пребывал в футуристах Шершеневич недолго; наладив издание "Мезонина поэзии", он становится эгофутуристом...