– Я был уверен, - снова смачно зевнул Порошин.
– Не стал бы такой человек, как Веревкин кончать с собой, даже если по пьяни зарезал Гордеева. А ты что призадумался, дружище Игоряха? Уставился куда-то в одну точку и думаешь, думаешь... Поделись...

– Потом поделюсь, - очнулся от своего забытья Дьяконов.
– А пока... Пока вот что... Что-то мне надоели ваши трупы, поеду я отсюда. Дел у меня по горло... Пока, Лева, скоро увидимся.

– Ты пиво ещё пьешь?
– невпопад спросил Порошин.
– Не бросил наше любимое занятие?

– Если есть на что, почему бы и нет? Здоровье пока позволяет.

– Надо как-нибудь сесть по старой памяти за дюжиной темного крепкого. Как ты, не против? С креветочками, а?

– Можно, вот дело расследуем и ага...

– Скоро?

– Думаю, что скоро, - твердо ответил Игорь.

– Вот оно как..., - с сомнением покачал своей крупной головой Порошин.
– А, может быть, поделишься своими подозрениями и возьмешь меня с собой по старой памяти на прогулку?

– Нет, Лева, у тебя и тут много дел. Пусть каждый занимается своим. А свои подозрения я должен ещё как следует проверить...

– Ну пока тогда!

– Пока, Лева!

Игорь сел в свою машину и снова направился в Саблино. Ему обязательно надо было проверить внезапно возникшие соображения...

3.

...
– Боже мой, снова вы, Борис Ильич, - улыбнулся одними губами Литовченко, при этом глаза его оставались серьезными и чем-то очень озабоченными.
– Что-то за это утро вы зачастили в наши края... Но почему пешком?

– Вот это и привело меня к вам, - тяжело вздохнул Дьяконов.
– Видимо, попадание в кювет не прошло безболезненно. Мой "Хиндай" стоит в двух километрах отсюда. И никто не хочет мне помочь. Остановилось несколько машин, но все спешат, либо просто не хотят возиться с забуксовавшим горе-водителем...

– Да... Нет ещё у нас настоящей водительской солидарности, - покачал головой Литовченко.
– Вернее, уже нет. Раньше все друг другу помогали, теперь же каждый сам за себя... Но я не из таких, я готов бросить все дела и ринуться на помощь человеку. Впрочем, у меня и дел-то никаких нет, я хотел покатался сегодня на лыжах, тут такие замечательные места. Я даже было вышел, несмотря на это страшное событие, свидетелями которого мы с вами стали, прошелся немного, но тут начался сильный снегопад, и я вернулся... А вообще, я именно для этого и приехал в гости к Петру Васильевичу. Люблю ходить на лыжах. Идешь один, идешь, и столько прекрасных мыслей приходит в голову на этой лыжне. Голова как бы просветляется, оттуда вылетает все наносное, ненужное, и на душе становится светло, словно в детстве... Бывало у вас так, Борис Ильич?

– Я редко теперь выбираюсь на лыжню, да и вообще в лес, Виктор Артемьевич, - ответил Игорь.

– А раньше занимались спортом?
– поинтересовался Литовченко.

– Баскетболом немного, ну, в футбол гонял..., - солгал имевший черный пояс по карате Игорь.
– А так, чтобы серьезно - нет. Ленив очень был, и этим делом тоже злоупотреблял.
– Игорь пощелкал себя пальцем по горлу.

– Серьезно?
– рассмеялся Литовченко.
– А по вашему цветущему виду этого не скажешь.

– Так бросил же, жена заставила, она у меня очень строгая...

– Ладно, я предлагаю вот что - давайте выпьем по стаканчику чая, а потом поедем к вашей машине.

– А того кофейку нельзя?
– спросил Игорь.
– В жизни не пил такого вкусного кофе?

– Нет!
– как-то нервно захохотал Литовченко.
– Кофейку нельзя. Нет, поймите меня правильно, в принципе-то можно, только я не владею рецептом приготовления такого кофе, каким владеет Петя Самарцев.

– А он не сделает одолжение?

– А его нет. Понимаете, его нет. Я удивился, только уехала милиция, как он вдруг стал быстро куда-то собираться и исчез. Я его спрашиваю - куда ты, Петенька, ведь суббота, выходной день, а он такой стал мрачный, засуетился, дела, мол, и все. Я говорю - давай, я подвезу на машине. Нет, говорит, не надо. А сам все мрачнеет и мрачнеет. Вот как на него подействовало это злодейское убийство соседа, Борис Ильич. И, между прочим, это свидетельствует о его тонкой ранимой душе. То ли дело я - только что видел труп человека, и уже отправился кататься на лыжах - не признак ли это черствости, я бы даже сказал, какой-то деградации? Правда, я не был знаком с Гордеевым. Я вообще тут никого не знаю, я всего второй, нет, вру - третий раз в этих краях. Я же питерский, Борис Ильич, а как попадаю в Москву, сразу окунаюсь во всевозможные дела, и некогда мне навещать ни старых, ни новых друзей.

– Извините, - довольно невежливо прервал его речь Игорь, очень уж не понравилось ему внезапное исчезновение Самарцева.
– А Петр Васильевич поехал в Москву?

– Наверное.

– Значит, на электричке?

– А на чем же еще? Его старенькая "Волга" стоит в гараже, она давно не на ходу. Тут до электрички пятнадцать минут пешком... Так что, Борис Ильич, могу предложить только чаю. Вот чай, в отличие от кофе я умею заваривать профессионально...

– Так мы с вами в доме одни?

– Да, Аллочка пошла навестить несчастную вдову Гордееву. А Васенька, сын Петра Васильевича практически все время живет у бабушки, матери Петра Васильевича. Так что мы совершенно одни... Так что, будем чаевничать или нет?

– Давайте, - махнул рукой Игорь, пока не выбрав верное решение. Несмотря на симпатию к Литовченко, он не хотел пока раскрываться перед ним, как и говорить о смерти Веревкина, хотя возникшие подозрения к Самарцеву стали перерастать почти в уверенность. С одной стороны, надо было действовать оперативно, с другой же - пороть горячку и раскрываться перед мало знакомым человеком тоже было неразумно. И как же он жалел, что прежде, чем ехать в Саблино, не взглянул на фотографию Данилова. Как бы это облегчило его задачу, а, возможно, и спасло жизни людям...