– Какая? У меня не было...
– вскинула та на него глазами, но не сделала ни одного движения, чтоб уклониться от его руки...

– Тайно промышляли, значит? Незарегистрированно? Бывает! Желаете быть на счету? Это хорошо... безопаснее, - становясь смелее в своих поползновениях, ободрил её Зосим Кириллович.

– Да я ещё впервой...
– окнула дама и смущённо опустила глаза вниз...

– То есть как впервой? Не понимаю, - повёл плечами Подшибло...

– Только ещё хочу... Первый раз. На ярмарку приехала, - объясняла дама тихим голосом и не подымая глаз.

– Вот оно что!
– Зосим Кириллович, отняв руку от её талии, отодвинул свой стул и несколько смущённо откинулся на его спинку.

Помолчали...

– Вот оно как... Да... это вы... что же? Нехорошо ведь... Трудно... То есть, конечно... Но всё-таки... странно! Я, признаться, не понимаю... как это вы решаетесь. Если, действительно, правда...

Опытный полицейский, он видел, что действительно - правда: она была слишком свежа и порядочна для женщин известной профессии. У ней не было тех характерных признаков продажности, которые необходимо отпечатлеваются на женской физиономии и жестах даже после ничтожной практики.

– Ей-богу, правда!
– вдруг доверчиво склонилась она к нему.
– На такое поганое дело иду - и стану я врать. Чего уж? Просто надо вести дело. Видите что - вдова я. Овдовела - муж-от лоцман, утонул в апреле в ледоход. Дети у меня, двое, - сын девяти годов да дочь семи. Достатков-то нету. Родных тоже. Сирота я взята была. А его, покойниковы, родные далече. Да и нелюбимая я ими... Как они достаточные, а я вроде нищей пред ними. Толкнуться-то некуда. Работать бы, конечно. Да много денег надо мне, не выработаешь с эстоль. В гимназии сын-то. Конечно бы хлопотать, чтобы без платы, но куда же мне, бабе? А сын-то, мальчонка... такой, знаете, умница... Жалко отрывать-то от ученья... Тоже и дочь... и ей чего ни то надо дать. А работой-то такой, ежели честной... много ли её? Да и сколько добудешь? И чего работать опять же? Кухарка ежели... то, конечно... пять рублей в месяц... Не хватит! Никак не хватит! А на этом деле - ежели кому счастье - сразу можно окормиться на год. Прошлую ярмарку наша же одна женщина четыреста с лишком схватила! Теперь за лесника вышла с деньгами-то, и барыня себе. Живёт... А ежели стыд... конечно, зазорно... Но только... и то ведь рассудите... Судьба, значит... Всегда уж судьба. Пришло вот мне на ум такое дело - так, значит, и надо - указание это мне от судьбы... И удастся оно - хорошо... не удастся, а только муку да позор приму... тоже судьба. Да...

Подшибло слушал её и понимал всё до слова, ибо у неё говорило всё лицо. Было в нём сначала что-то испуганное, а потом оно стало просто, сухо и решительно.

Зосиму Кирилловичу сделалось скверно и чего-то боязно.

"Попадись такой ведьме в руки дурак... всю кожу она с него сдерёт и всё мясо до костей снимет", - формулировал он свой страх и, когда она кончила, сухо заговорил:

– Я-с тут ничего не могу. Обратитесь к полицеймейстеру. Это полицеймейстера дело и дело врачебной инспекции. А я ничего не могу...

И ему захотелось, чтоб она ушла скорее. Она тотчас же поднялась со стула, наклонилась и медленно пошла к двери. Зосим Кириллович, плотно сжав губы и сощурив глаза, смотрел ей вслед, и ему хотелось плюнуть ей в спину...

– Так к полицеймейстеру мне, говорите?
– дойдя до двери, оборотилась она... Её голубые глаза смотрели решительно и невозмутимо. А поперёк лба легла суровая, глубокая складка.

– Да, да!
– торопливо ответил Подшибло.

– Прощайте! Спасибо вам!
– И она ушла.

Зосим Кириллович облокотился на стол и минут десять сидел, насвистывая что-то про себя.

– Экая скотина, а?
– вслух произнёс он, не поднимая головы.
– Тоже дети! Какие тут дети? Х-ха! Этакая гадина!

И опять долго молчал...

– Но и жизнь тоже... если всё это правда. Верёвки вьёт из человека, можно сказать... Н-да... Сердито обращается.

И, ещё помолчав, резюмировал всю работу своей мысли тяжёлым вздохом, решительным плевком и энергичным восклицанием:

– А и погано ж!

– Что прикажете?
– вернулся в дверь дежурный чин.
– А?

– Что прикажете, ваше-скородие?..

– Пошёл во-он!

– Слушаю-с.

– Осёл!
– пробормотал Подшибло и взглянул в окно...

Кухарин всё спал ещё на сене... очевидно, дежурный забыл разбудить его...

Но Зосим Кириллович забыл о своём гневе, и вид свободно развалившегося солдата не возмутил его нимало. Он чувствовал себя испуганным чем-то. Пред ним в воздухе стояли голубые, спокойные глаза женщины и решительно смотрели ему прямо в лицо. Он чувствовал тяжесть на сердце от их упорного взгляда и некоторую неловкость...

Взглянув на часы, он поправил портупею и пошёл вон из канцелярии, глухо проговорив:

– Чай, встретимся еще... Наверное уж.

II

И действительно, встретились.

Как-то раз вечером, стоя в наряде у Главного дома, Подшибло заметил её шагах в пяти от себя. Она двигалась по направлению к скверу своей медленной плывущей походкой, упорно глядя куда-то вперёд себя голубыми глазами, и во всей её фигуре, высокой и стройной, в движениях бюста и бёдер, в серьёзном покорном взгляде было что-то, отталкивавшее от неё; чересчур покорная, фатальная складка на лбу, ещё более резкая теперь, чем в первую встречу, портила её большое, полное русское лицо, делая его резким.