Максим Горький
На плотах
Пасхальный рассказ
I
...Грузные тучи медленно ползут над сонной рекой; кажется, что они спускаются все ниже и ниже; кажется, что вдали их серые лохмотья коснулись поверхности быстрых и мутных весенних волн, и там, где они коснулись воды, - встала до небес непроницаемая стена облаков, заградившая собою течение реки и путь плотам.
И волны, безуспешно подмывая эту стену, бьются о нее с тихим, жалобным рокотом, бьются и, отброшенные ею, разбегаются вправо, влево, где лежит сырая тьма весенней, свежей ночи.
Но плоты плывут вперед, а даль отодвигается пред ними в пространство, полное тяжелых облачных масс.
Берегов не видать - их скрыла ночь и оттолкнули куда-то широкие волны разлива.
Река - точно море. Небо над нею окутано облаками, тяжело, сыро и скучно.
Плоты скользят по воде быстро и бесшумно, а навстречу им па тьмы выдвигается пароход, выбрасывая из трубы веселую толпу искр и глухо ударяя по воде плицами колес...
Два красных фонаря на отводах все увеличиваются, становятся ярче, а фонарь на мачте тихо покачивается из стороны в сторону и таинственно подмигивает тьме.
Пространство наполнено шумом разбиваемой воды и тяжелыми вздохами машины.
– По-оглядывай!
– раздается на плотах сильный грудной оклик.
У рулевых весел, на хвосте плота, стоят двое: Митя - сын сплавщика, русый, хилый, задумчивый парень лет двадцати, и Сергей - работник, хмурый, здоровый детина в рыжей бороде; из ее рамки выдаются крепкие, крупные зубы, не закрытые верхней губой, насмешливо вздернутой кверху.
– Клади лево!
– снова сотрясает тьму громкий крик спереди плотов.
– Знаем и сами, чего орешь?
– недовольно ворчит Сергей и, вздыхая, наваливается грудью на весло.
– О-ух! Вороти крепчае, Митюк!
Митрий, упираясь ногами в сырые бревна, тянет к себе тонкими руками тяжелую жердь - руль - и хрипло кашляет.
– Гни... бери левей!.. Черти, дьяволы!
– кричат спереди тревожно и озлобленно.
– Ори! Твой-то чахлый сын соломину о колено не переломит, а ты его на руль ставишь, да и орешь потом на всю реку. Жаль было еще работника нанять кощею-снохачу. Ну, и рви теперь глотку-то!..
Сергей ворчит уже громко, очевидно, не опасаясь, что его услышат, и даже как бы желая этого...
Пароход мчится мимо плотов, с ропотом выметывая из-под колес пенистые волны. Бревна раскачиваются на воде, и скрученные из сучьев связи скрипят жалобным и сырым звуком.
Освещенные окна парохода смотрят на реку и плоты, как ряд огненных глаз, отражаются на взволнованной воде светлыми трепещущими пятнами и исчезают.
Волны сильно плещут на плоты, бревна прыгают, и Митрий, покачиваясь на ногах, крепко прижимается к рулю, боясь упасть.
– Ну, ну!
– насмешливо урчит Сергей, - заплясал! Вот отец-то гаркнет тебе опять... А то пойдет да всадит тебе в бок-то раза, тогда не так запляшешь! Бери право! Ой-ну! О-о!..
И упругими, как стальные пружины, руками Сергей мощно ворочает свое весло, глубоко разрывая им воду...
Энергичный, высокий, немного злой и насмешливый, он стоит так, точно прирос к бревнам босыми ногами, и в напряженной позе, готовый каждую секунду поворотить плоты, зорко смотрит вперед.
– Ишь отец-то у тебя, как обнимат Марьку-то! Ну и дьяволы же! Ни стыда, ни совести! И чего ты, Митрий, не уйдешь куда от них, чертей поганых?.. а? Слышь, что ли?
– Слышу!
– вполголоса говорит Митрий, не глядя туда, где Сергей, сквозь тьму, видит его отца.
– Слышу-у! Эх ты, тюря!
– дразнится Сергей и хохочет.
– Дела! продолжает он, подзадориваемый апатией Митрия.
– Ну и старик - черт! Женил сына, отбил сноху и - прав! Старый галман!
Митрий молчит и смотрит назад по реке, где тоже образовалась стена густых облаков.
Теперь облака везде, и кажется, что плоты не плывут, а неподвижно стоят в этой густой и черной воде, подавленной тяжелыми темно-серыми грудами туч, - упав в нее с неба, они заградили ей путь.
Река кажется бездонным омутом, со всех сторон окруженным горами, высокими до неба и одетыми густым покровом тумана.
Кругом - томительно тихо, и вода точно ждет чего-то, слабо поплескивая на плоты. Много грусти и какой-то робкий вопрос слышится в этом бедном звуке, единственном среди ночи и еще более оттеняющем ее тишину...
– Ветру бы теперь дунуть...
– говорит Сергей.
– Нет, не надо ветру ветер дождя нагонит, - возражает он сам себе, набивая трубку.
Вспыхивает спичка, слышно хрипение в засоренном чубуке, и красный огонек, то разгораясь, то угасая, освещает ныряющее во тьме широкое лицо Сергея.