– Нет, нет, - в один голос запротестовали и Лева, и Клара.

– Как нет? Да полно у нас их на складе. Весь аэродром ими закусывает. Вы меня уважаете?
– привел он последний аргумент.

Клара поспешно закивала головой.

– Тогда открывай, а то поезд скоро, выпьем по последней и закусим, он протянул банку Леве, а сам начал откручивать фляжку.

– Ну, если по последней...
– Лева развел руками, взял банку и повертев её в руках протянул Кларе:

– Что там написано? Ну-ка, ты же англичанка. Клара пробежала глазами надпись и ужаснулась. Это были консервированные черви, наживка для удочек из спасательного комплекта, о котором только что рассказал Степаныч. Она наклонилась к Леве и зашептала ему на ухо, косясь на Степаныча, который наполнял из фляги кружку. Лева отпрянул от Клары, повернулся к ней, и вдруг повалился на спину в безудержном хохоте. Степаныч озадаченно поднял голову. Лева катался на спине, Клара сдержанно улыбалась. На всякий случай улыбнулся и Степаныч.

– Вы че, ребята?
– спросил он, когда Лева отсмеялся.

– Клара, расскажи ему, я не могу, - Лева достал платок и вытер влажные от смеха глаза.

И тогда Клара как можно тактичнее поведала Степанычу о назначении этих консервов.

– А я - то ещё соображал: удочка есть, леска с крючком есть, а на что ловить-то...
– он поставил кружку, повертел банку в ладони, размахнулся, собираясь запустить её в кусты, но передумал и опустил руку.

– Ладно, ещё с мужиками посоветуюсь, как и что, выбросить-то всегда успею, - рассудительно проговорил он и сунул банку в вещмешок.

– Полезное дело - языкознание, - смеялся Лева.

Раздался гудок приближающегося поезда на Ленинград, они попрощались и побежали к вокзалу. Они стояли в тамбуре одни, о чем-то говорили... О чем? Можно с уверенностью сказать: не о медицинской статистике. И в перерывах между поцелуями Лева наверняка не подсчитывал пульс, поскольку меньше всего тогда думал о количественных показателях.

– Знаешь, чего нам не хватает?
– шапки-невидимки. Самый большой дефицит, их ведь вообще нет, в принципе...
– шептал он, а Клара согласно кивала головой, и радовалась, что наконец-то у него восстановилось настроение.

Домой вернулись поздно. В темном подъезде на Петропавловской улице, где жила Клара, жутко кричали кошки.

– Может пройдем ко мне? Ты так нравишься бабушке, она зовет тебя Левушкой.

– Екатерина Петровна - отличная бабушка, но здесь лучше, - прошептал Лева, - и потом, у кошек прекрасные тенора, а я давно не был в опере, - он засмеялся и привлек её к себе.

...На этом мы и оставим их, оставим целующимися. Лева ещё множество раз будет подниматься по этой лестнице, Клара окажется такой же непоседой, как и он, вдвоем они объездят все недоступные ранее, входившие в состав Финляндии места - Комарово (Куоккала), Репино (Келомякки), Зеленогорск (Териоки). В Зеленогорске у них на взморье появится своя аллея. Прислонившись к бронзовому стволу сосны они будут рассматривать далекий, едва видимый Кронштадт. Будет выпускной бал в Военно-морской медицинской академии, распределение, на котором Леве предложат заниматься в адъюнктуре у Каминского... Будет их свадьба и переезд на Васильевский остров... Многое ещё произойдет, но все это будет уже следствие... А началось все в 1945 году. Именно с послевоенного года жизненная его дорога начнет раскручиваться с той последовательностью, которая и превращает жизнь в судьбу. Лева выбрал дело, которому будет служить все последующие годы, и встретил подругу, которая - тоже всю жизнь - пойдет с ним рядом.

Глава IV.

УЧИТЕЛЬ

Ленинград - город не только военных моряков, но и военных медиков. На огромной территории северо-западнее Финляндского вокзала вдоль улиц Лебедева и Боткина, вдоль Пироговской набережной и проспекта Маркса (ныне Большого Сампсоньевского) рядами тянутся корпуса десятков кафедр и клиник Военно-медицинской академии. Кафедра военно-медицинской статистики размещалась на первом этаже серого безликого здания на улице Боткина (сейчас здание не сохранилось). Рядом была кафедра организации и тактики медицинской службы (ОТМС), на которой уже учился в адъюнктуре О.С. Лобастов, однокашник Льва Евгеньевича по средней школе, коренастый крепыш с крупной головой, большим лбом (фамилия как нельзя кстати шла ему) и добродушными васильковыми газами.

– Хоть одна родная душа, - обрадовался Лева, когда в 1947 году ступил на порог Военно-медицинской академии Чувствовал он себя среди сухопутчиков не очень уверенно.

– С Каминским жить можно, - успокоил его Олег Сергеевич.
– Тебе просто повезло, я бы и сам с удовольствием пошел к нему, если бы не эти ваши математические шарады.

Действительно, Каминский любил молодежь и все знали это. Он был одним из тех, кто всегда находил время, чтобы лично проводить занятия с адъюнктами.

Вспоминает О.С. Лобастов:

"Каминский был прекрасным педагогом. Он умел очень ненавязчиво и в то же время убедительно показать необходимость освоения основ санитарной статистики для специалиста любой отрасли медицины. И не только показать, но и научить. И потом убедиться, что наука пошла на пользу. Мне, например, в качестве зачетной работы пришлось написать критический разбор капитального санитарно-статистического труда "Война с Японией 1904-1905 гг.", изданного в 1914г. в Петрограде. Особенно запомнилась мне необыкновенная эрудиция Каминского, его истинная интеллигентность, любовь к книге, глубокие знания литературы и истории. Однажды среди адъюнктов возникли дебаты в связи с обсуждением прочитанного нами письма А.С.Пушкина к С.А.Соболевскому, где он весьма цинично сообщал о своей "победе" над А.П.Керн. Нас буквально потрясло сопоставление этого письма со знаменитым стихотворением поэта "Я помню чудное мгновенье". И как блестяще потушил Каминский наши эмоции, свободно (буквально как профессиональный пушкинист) ориентируясь в эпохе, нравах, окружении А.С.Пушкина, его настроении и переживаниях."

Каминский оказал столь сильное влияние на Льва Евгеньевича - на формирование его кругозора, его научных интересов, стиля работы и общения, что по воздействию его можно сравнить разве что с влиянием отца. Возможно, он чем-то и напоминал Леве отца широтой интересов, эрудицией, увлеченностью своим делом, любовью к истории и литературным разговорам, доброжелательностью и откровенностью. К тому же и отца, и Каминского занимала одна и таже область - социальная медицина, санитарная статистика и демография, методы измерений социально-биологических процессов. Сам Лев Евгеньевич считал его основателем военно-медицинской статистики и с гордостью относил себя к его ученикам.