Правый берег Аен Махи, фактория, яблочник, день первый, к вечеру Юрас любил посидеть вечером, покуривая трубочку с тютюнником на очищенном от веток стволе по ту сторону плетня, ближе к опушке леса. С Аен Махи набегал ветерок. Далеко-далеко на западе солнце потихоньку клонилось к зубцам Облачного кряжа, подсвечивая их алым. Впереди, на расстоянии полета стрелы тянулись к небу буки и грабы, чьи листья начали уже блекнуть в преддверии близкой осени. За спиной Юраса немногочисленные обитатели фактории завершали хлопотливый, трудовой день. Шумела ребятня, сновали туда-сюда широким подворьем бабы. Над двускатными крышами курились легкие дымки, а значит на любовно сложенных очагах кипит в котлах похлебка. Душистая, со стрелками дикого лука. Три приземистых, крытых дерном бревенчатых дома давали приют шести семьям. Народу хватало. Но другие трапперы старались Юраса не беспокоить в то время, когда он отдыхал по вечерам. Виной тому был вспыльчивый нрав плечистого ардана, часто изливавшего плохое настроение в тумаках более слабым соседям. А последние три дня к нему стало просто опасно подходить. Траппер глубоко затянулся душистым зельем и потер заскорузлым пальцем желтеющий синяк под левым глазом - причину отвратительного настроения. Заработать фонарь на глазах у всего поселка! Юрас скрипнул зубами на роговом мундштуке... Вдруг его внимание привлекло легкое движение на границе тени, у самого подножья древесных стволов. Что бы это могло быть? На опушку, настороженно оглядываясь, вышел невысокий человек, вооруженный луком. Постоял, подумал, а потом, заметив Юраса, направился прямиком к нему. По мере приближения незнакомца траппер имел возможность внимательно рассмотреть пузатую сумку через плечо, седую нестриженую бороду и лисью шапку с роскошным, спадающим на плечо, хвостом. Путник остановился на расстоянии трех шагов. Поклонился, прижав ладонь к груди. По этому жесту Юрас безошибочно определил трейга. Недовольно скривился, но все же кивнул в ответ. Трейгов он не любил с недавних пор.
– Хороший вечер, - первым заговорил пришелец.
– Дык, - неопределенно пожал плечами траппер.
– Вестимо...
– Меня Хвостом кличут.
– Угу...
– Я присяду? Ардан снова пожал плечами. Этот жест мог быть истолкован и как "Да, пожалуйста", и как "Только тебя тут не хватало". Хвост не смутился проявлением негостеприимства и отсутствием радости по поводу его прихода. Прислонил кибить лука к плетню и присел на бревно. Помолчали.
– Жарковато этим летом, - трейг стянул шапку и взъерошил редкие волосы на темени.
– Дык... Припекает.
– И куда печет?
– Вестимо куда, - буркнул ардан.
– В землю.
– Табачку не отсыплешь? Юрас смерил собеседника пристальным взглядом. Заметил хищную жадность курильщика, лишенного табаку.
– У самого мало.
– Мне много не надо. Щепотку.
– Щепоть одному, щепоть другому. Зима на носу. Я что сеном трубку набивать в лютом буду?
– Прижимистый ты мужик. Как звать-то хоть?
– Ребята Метким кличут, а как мамка звала, тебе без надобности.
– И правда, без надобности, - легко согласился Хвост.
– А ежели продать попрошу? А, Меткий? Ардан почесал ляжку.
– А что у тебя? Серебро? Мех?
– Самоцветы.
– На что они мне?
– Юрас опять почесался.
– Торговцам отдашь. Я дешево сменяю. Траппер подумал маленько. Потер затылок.
– Покажи. Трейг вытащил из-за пазухи кожаный мешочек, зубами распустил узел на тесемке, высыпал на ладонь несколько блестящих камешков.
– Тихо, - остановил он протянутые арданом пальцы.
– Глазками, браток, глазками. Юрас удумал было возмутиться и, воспользовавшись случаем, дать пришельцу в ухо, а потом и отобрать за просто так принесенные самоцветы. Но, под взглядом темных глаз Хвоста, его задор быстро улетучился. Ардан любил подраться и никогда не гнушался обидеть слабейшего, вволю покуражиться. Считал себя смелым и безрассудным. Пожилой трейг имел вид усталый и вроде как безобидный. Однако едва уловимое выражение глаз Хвоста показало убивать ему случалось. И не раз.
– Дык, я это... Не трогаю,..
– промямлил он, пряча зачем-то руку за спину.
– Вот и славно, - Хвост ногтем указательного пальца вытолкнул из кучки блестящий золотисто-желтый камешек.
– Вот его за кисет тютюнника.
– За кисет?
– удивился Юрас.
– А ты чего думал, паря?
– За трубочку...
– Хе! Смешной ты, хоть и Меткий. Юрас, начиная багроветь, задышал носом.
– Не сопи, паря, - ухмыльнулся Хвост.
– Я тебя дурить не собираюсь. За такой камушек ты в Фан-Белле справного коня возьмешь.
– Правда?
– от недовольства траппера не осталось и следа, взгляд загорелся жадным огнем.
– Правда, правда...
– Годится!
– ардан потащил из-за пазухи кисет.
– Что-то тощий он у тебя, - трейг оценивающе прищурился.
– Какой есть...
– Ладно, стрыгай с тобой, - горящий в закатных лучах осколком солнца самоцвет перекочевал на ладонь траппера. Пока Хвост набивал выкупленным тютюнником черную, лоснящуюся от многолетней службы трубку, Юрас рассматривал играющие бликами и переливающиеся грани кристалла. Камень был почти идеальной формы. Заостренная шестигранная призма в полтора ногтя длиной.
– Красивый?
– трейг глубоко затянулся и задержал дыхание, наслаждаясь давно забытым ощущением.
– Угу.
– Такие гелиодорами называются. Ардан кивнул, даже не пытаясь запомнить новое сложное слово.
– Так ты из приисковых?
– Точно. Угадал.
– Еще б мне не угадать, - Юрас потер самоцвет о рукав.
– Кто ж еще таким добром расплачивается? Настала очередь Хвоста кивать.
– С Южных Склонов?
– Нет. С Красной Лошади.
– С Красной Лошади?!
– С нее, родимой. Что рот открыл-то?
– Дык, у вас же там...
– Верно. Заваруха немалая случилась. А ты откуда знаешь?
– Да проезжали тут одни, - ардан снова потер синяк под глазом. Хвост посуровел.
– Петельщики, что ли?
– Петельщики. И лысый у них за главного.
– Ясно. От нас это они возвертались.
– Трепали, мол, Мак Кехту, сидку-кровопийцу, завалили. Трейг покачал головой.
– Трепать они, что хошь могли. Я ее трупа не видел.
– Как же так! А говорили...
– В шурф она ушла. С телохранителем и одним... из наших.
– Да ну!
– Вот тебе и "ну".
– А что ж они трепались? Хвост не ответил, посапывая трубкой.
– Я говорю, что ж брехали то они?
– продолжал возмущаться Юрас.
– Нет, ну что наши егеря экхардовские все сволочи поголовно, я давно знал, но петельщики!
– А ты думал, они у нас медом помазанные для сладости, а?
– Ну, все-таки, это, свои... Наши то наемники все, как один.
– А тебе не один хрен, наемник тебя грабит или свой брат, земляк?
– Должно быть один... Да нет, приятель, нет. Ежели свой обирает, это еще хужее выходит.
– Вот и я дружище Меткий про то толкую. Солнце давно уже село за горы. На него никто не обратил внимания. Красными огоньками подсвечивали лица собеседников горящие трубки. Рыжую бороду ардана и темно-русую, примороженную сединой, трейга.
– Когда остроухая ушла, а ушла она в стуканцовые норы, каких под прииском немеряно-несчитано, - глухо заговорил Хвост.
– Валлан сперва гонял своих по холмам. Вроде бы как искать... Валлан - это лысый. Такой лоб здоровенный с секирой, что петельщиками командует...
– Да знаю я, - отмахнулся траппер.
– Сам метку под глазом от него ношу.
– Вона как?!
– не то удивился, не то обрадовался старатель.
– Сам, своей рукой?
– Угу...
– Это большая честь, дружище. Благородным кулаком да по мужицкой харе. Считай, он тебя в рыцари посвятил.
– Да пошел ты со своими шутками!
– Не серчай. Правду говорю. Валлан, он из благородных будет, нам не чета. В Трегетройме по праву руку Витгольда ходит и в зятья королевские метит.
– Да ну?!
– Вот тебе и "ну". Я батюшку его покойного знавал... Сволочь преизряднейшая, Хвост поежился помимо воли, словно ощущая вновь рубцы от плети между лопатками.
– А сыночек еще злее уродился. Крапивное семя. Сопляком зеленым был, а как лютовал! Куда там остроухим.
– Ты это брось. Сиды они звери. Столько кровушки, сколько они льют, ни одному Валлану не пролить.
– Зря так думаешь, друг Меткий...
– С чего ты взял? Я может... Да что ты знаешь! Что вы видели у себя там на прииске? Твоих родичей в срубе палили?!
– Не палили. Врать не буду. И зря думаешь, что не слышим мы ничего на приисках. Люди и у нас бывают, слухи и к нам добираются. Что лютовала Мак Кехта, знаю. Что остроухие нас, людей, ниже зверья ставят, тоже известно мне. Так то сиды. Они чужие нам и враги исконные. От начала веков. Добра от них и не ждет никто. А тут свои. Человек на человека. Барон Берсан, как сейчас помню, пять серебряных копий на черном щите, кровь лил, как водицу. Холопы при нем и пикнуть боялись. А, в особенности, после того, как он два хутора за недоимки на колья посадил. С бабами, детишками и стариками. Всех разом.
– Да уж... Богатеи они завсегда норовят позлее урвать. Наши вон тоже...
– Э-э, погоди, друг Меткий, не перебивай, раз уж завели такой разговор. Коса на камень все ж нашла. Я стрелу ему прямо в глотку кровавую забил. И не боюсь, что в Верхний мир не пустят. Пустят. За такую подлюку мне Отец Огня еще десяток грехов списать должен...
– Смелый ты мужик, - Юрас покрутил головой по сторонам. Его беседа начинала уже утомлять. Рядом с Хвостом, внешне ничем не примечательным, а на деле оказавшимся жестким и небезопасным человеком, он слишком явственно ощущал собственную ничтожность. И это не могло ему нравиться.
– Не перебивай, не перебивай, я сказал, - в голосе старателя слышалось плохо скрываемое возбуждение, словно он заново переживал события многолетней давности.
– Сдох барон, туда и дорога. Собаке собачья смерть... А сынок его...
– Это Валлан который?
– Он самый. "Опора трона", тварь... Яблочко от яблони...
– Ну, не томи. Рассказывай. Меня баба скоро ужинать покличет.
– А че рассказывать? Была у меня семья. Жена, трое детишек, старики - отец да мамка. А теперь нету... Уж двенадцать годков как нету. Ты мне что там про остроухих трепал? Что в срубах жгут поселян и трапперов? Хвост схватил ардана за рукав, придвинулся поближе, дыша в лицо запахом больных от бескормицы десен.
– Валлан второй десяток только-только разменял. А уж знал, как над простым людом куражиться. Мне потом люди сказывали - мои долго помирали. На стене замка за ребро подвешенный еще дня три живет, мучается. А вокруг ратники ходили. Все ждали, что из лесу заявлюсь. Не дождались. Юрас попытался потихоньку высвободить рукав из цепких пальцев трейга. Не вышло.
– Я тогда так подумал, - продолжал Хвост.
– Объявлюсь - сдохну за зря. И отомстить некому будет. Перетерпел, хоть и хотелось выскочить и зубами рвать вражье семя. Потом долго по чащобам скрывался. Все хотел подловить его, Валлана проклятого. А он, пацан пацаном, а мозгов побольше чем у иного мужика здорового. Без охраны носу из замка не казал. Раз я вроде как подкараулил, да в телохранителя попал. Сам потом еле ноги унес, двое суток не спал, от погони пятками нарезая... А потом боязно стало. Жить очень захотелось. И ушел я. Далеко ушел. На север. Аж на Красную Лошадь. Старатель замолчал. Выбил о подошву потухшую трубку. Юрас сидел притихший, не зная куда деваться.
– Думал, забыл. Забыл-запамятовал, - теперь голос Хвоста звучал спокойно и, можно даже сказать, бесстрастно.
– А как увидел рожу его отвратную, так все и всколыхнулось. Понял, не покончу с кровососом - не жить самому. Сразу хотел стрелу всадить. Белый не дал, голова наш приисковый. Побоялся, петельщики весь люд вырежут. Им это раз плюнуть. Трусоват наш голова. Эх, трусоват, - трейг тряхнул бородой.
– Пока нужда была лишь в своих бедах и заботах разбираться, он ничего, путящим казался. А как наехали: сперва Мак Кехта с остроухим воинством, за ними Валлан со своими головорезами, скис голова. Сломался. В тряпку превратился. Ты меня слушаешь, друг Меткий?
– Слушаю, слушаю, - отозвался Юрас, а про себя проклял дурацкую привычку курить на бревне по вечерам.
– Слушай, слушай. Ты, может, первый, кому я все это выложил. Как служителю Огня какому. А то и последний, потому как Валлана я таки догоню. Сам сдохну, а его угомоню. Хотел срезу перестреть, пока от Красной Лошади далеко не отъехал, да пешему с конным не тягаться. Ничего. Я знаю, куда он направился. Дойду. Хвост блаженно вздохнул и потянулся, хрустнув спиной. Ардан осторожно поинтересовался: - Ты никак уморился? Может заночуешь? На сеннике в самый раз...
– Нет, друг Меткий, - трейг хлопнул его ладонью по коленке.
– Я уж лучше в лесу.

– А что так? Старатель оскалил гнилые зубы, видно думал, что улыбается.
– Я привычный. Не впервой. И тебя в соблазн не хочу вводить.
– Ты что это? Я ж от всей души!
– Вечером от души, а к утру покажется - на кой ляд этому Хвосту его самоцветы. Как назло вилы или топор под руку подвернутся. Обиженно засопев, Юрас отвернулся. А про себя подумал: "А ведь прав чужак, так оно и было бы..." Вид ссыпанных обратно в кисет самоцветов не давал трапперу покоя. Хотелось вновь посмотреть через них на солнце, наслаждаясь игрой цветов и бликов, потрогать пальцами, ощущая холодную правильность граней.
– Ну, не хошь, как хошь. Я не навязываюсь. А то подумал бы. В лесу к ночи холодает...
– Прости, друг Меткий. В другой раз. Мне очень, понимаешь, очень-очень нужно живым остаться.
– Опять ты... Ну, дело хозяйское. Мерзни, голодай на здоровье. Их разговор прервал громкий крик, доносящийся с подворья: - Гей, Юрас, живой там, нет? Юшка стынет! Траппер поднялся с бревна: - Ну, я пойду. Жрать охота - сил нет. Прощавай, Хвост.
– Погоди, друг Меткий... Или как тебя по настоящему - Юрас?
– Чего еще?
– было от чего недовольно скривиться. Это ж надо пред чужаком так за здорово живешь имя открыть. Ну, получит баба сегодня в ухо. После ужина, само собой.
– Я еще один гелиодор добавлю, - старатель насмешливо глядел на него снизу вверх.
– Пускай твоя женка харч какой-никакой соберет. А то у меня котомка совсем порожняя. Крякнув, ардан попытался почесать себе спину между лопатками. Вначале снизу, потом сверху, через плечо. Не вышло.
– Одного мало, - заявил нагло, решив: а будь, что будет.
– Жадный ты мужик, - покачал головой Хвост. Подумал немного и добавил.
– Два дам, коли расскажешь, за что в глаз схлопотал. Юрас скрипнул зубами. Улыбки трейга он не видел, но ощущал непререкаемую уверенность, что тот скалится до ушей.
– А, стрыгай с тобой, - махнул рукой траппер.
– Слушай!
– Ну?
– А все как есть расскажу!
– Без брехни?
– Как перед смертью... В этот миг круглолицая молодка в закрученном вокруг головы длинном платке - жена траппера - поравнялась с ними.
– Так ты идешь?
– уперев руки в бока, сварливым голосом произнесла она. Хвост почему-то сразу подумал: "Ну, нашла коса на камень. И мужик не промах в ухо засветить, да и баба, по всему видать, со сковородником легко управляется. Чуть что - по темени. Какие ж у них детки пойдут? Или уже пошли на радость честному народу?.." - Скоро я, - буркнул ардан. Не видишь - разговор с прохожим.
– Что то за прохожие среди ночи да в лесу?
– возмутилась баба, явно предвкушая славную ругню.
– Твое дело какое?
– зарычал Юрас.
– Живо в дом - собери человеку поесть в дорогу. Да не таращи беньки - я выгодную плату беру. Баба плюнула в траву и, развернувшись на пятках, направилась откуда пришла, твердо печатая шаг на манер приозерской тяжелой пехоты. Вся ее выпрямленная как палка спина кричала о возмущении горькой женской долей и тупостью мужиков.
– Ну, давай,..
– напомнил об уговоре старатель.
– Рассказывай. А то мне вроде как идти скоро.
– По дурости оно вышло,..
– замялся Юрас, но потом, решившись, продолжал.
– Мы, ясно дело, пикнуть боялись, как на подворье четыре десятка бойцов заехали. Тише воды, ниже травы ходили. Баб, что помоложе, по быстрому в лес снарядили... Но петельщики не лютовали. Да и с чего? Все, что хотели и так взяли... Лабазы выгребли. Хорошо, хоть до зимы еще срок не малый. Да коней оставили охромелых. Валлан сказал - плата за харч. Какого хрена нам с ними делать? Нам кони без надобности. Вот, кабы коза или корова...
– Де бери в голову, друг Меткий. Зарежешь и съешь, - Хвост дернул его за штанину.
– Да ты садись, садись. В ногах правды нет. Тут только Юрас с удивлением обнаружил, что продолжает стоять, слегка опираясь локтем на тын. Выругавшись сквозь зубы, он снова уселся на бревно.
– Ну, так что там дальше было то?..
– Да ничего... Они уже уезжать собрались. А у меня тут... ну, это... короче, сука недавно ощенилась. От волка похоже привела...
– Так это ж лучше не бывает!
– воскликнул Хвост.
– Первое дело на цепь, сторожить там чего.
– Хрена ли мне тут сторожить?
– ответил Юрас.
– Мне на охоте помощник нужон. Белку выслеживать, куницу, оленя-подранка по следу найти. А тут от волчьих ублюдков толку, как с козла молока. Трейг пожал плечами. Что ж, у каждого народа свои обычаи, у каждого дела - свои ухватки особые.
– Вот я их в мешок и сгрузил. Что мне кормить нахлебников, коли Аен Маха вон рукой подать? Понес... Думал, раскручу да зашпульну подале. А зараза это рябая под ногами так и крутится. Ну, я ее сапогом под ребра и поддел. Охнуть не успел, как в бурьяне оказался - пятки выше головы. Валлан, вишь ты, собак сильно любит. Это мне потом вертлявый такой растолковал, с ожогом на щеке. Хвост кивнул: - Был такой в отряде петельщиков. После предводителя самый опасный. Полусотенник.
– Кутят он с собой увез. И сука следом увязалась. Вот и все, приятель. Эй, ты что, Хвост или как там тебя?.. Юрас удивленно уставился на собеседника. А трейг беззвучно хохотал, тряся бородой и пристукивая кулаком по правой коленке.
– Верю, правда, - выдавил он с трудом сквозь очередной спазм неудержимого веселья.
– Собачек Валлан любит... И, моментально посуровев, добавил: - А вот людей - нет. Счастливый ты мужик. Живой остался. Ардан покивал сокрушенно. Дескать, и сам догадался. Знал бы раньше, не в жизнь собаку не пнул бы.
– Женка твоя идет, - прислушавшись, сказал Хвост.
– Я задерживаться не буду. Спасибо тебе, друг Меткий, за хлеб, за соль. Да за то, что выговорился я, тоже спасибо. Живи, не тужи. Трейг принял из рук недовольно кривящейся бабы увесистый сверток, подкинул его на ладони, примеряясь - не обжулили гостя лесные поселяне?
– и исчез в темноте. Юрас уныл потоптался на месте, прислушиваясь зачем-то к удаляющимся шагам, а потом пошел в дом, резко осадив окриком пытающуюся расспросить что да как жену.

ГЛАВА X I Трегетрен, Восточная марка, развилка дорог яблочник, день третий, утро Барон Дорг - лазоревый щит с черненым шевроном и красной рыбой - устало смотрел с высоты седла на переминающегося с ноги на ногу поселянина. Смерд ужасно волновался и потому бесцельно мял в ладонях плешивую шапку.
– Долго он будет молчать?
– щелчком пальца барон сбил с гривы Ловкого крошечный сухой листик. До настоящего листопада было еще далеко. Начало яблочника в Восточной марке обычно теплое. Деревья теряли кроны от засухи.
– Почем мне знать, ваша милость?
– Лемак-Курощуп, веснушчатый крепыш хитроватым прищуром блеклых глаз, пожал плечами.
– Щас подтороплю... Он занес было ладонь для ободрительной оплеухи, но крестьянин опередил его: - Там... это... ну... ваша милость...
– Ты глянь, заговорил, - искренне поразился десятник.
– Болтун!
– Не мешай!
– резко оборвал его Дорг. Хоть барон и любил порой пошутить, позубоскалить над простоватыми шутками дружинников, что-то подсказывало ему - скоро будет не до смеху. Лемак привык понимать своего хозяина и благодетеля с полуслова. Раскрытая ладонь вместо лохматого затылка опустилась на плечо простолюдина. Жестом почти дружеским. Так мог бы поддержать в трудную минуту равный равного.
– Давай, парень, не томи. Видишь, господин барон не гневается.
– Там... это,..
– продолжал заикаться поселянин.
– Это... значит... люди в лесу. Вот.
– Разбойники?
– деланно равнодушно поинтересовался барон.
– Лесные молодцы? Не единожды уже до него доносились слухи о разгулявшихся шайках. Если удастся прижать и хорошенько потрепать, а лучше совсем изничтожить, одну из таких банд, остальные хоть на время должны присмиреть. А то уж очень вольготно чувствуют в лесах Восточной марки и дезертиры, так и не вернувшиеся к мирной жизни после войны с перворожденными, и просто возжелавшие легкого хлеба местные жители или соседние арданы. Маркграф сложившейся ситуацией был очень не доволен. А думать о том, что случится, если слухи о беспорядках дойдут до самого Витгольда, короля больного, но сурового, не хотелось вовсе. Сейчас с Доргом были два десятка дружинников. Все на справных конях, хорошо вооруженные. Сила достаточная, чтобы растереть средних размеров шайку в порошок.

– Не-а, ваша милость, - поселянин чуток осмелел - ведь никто его не бил, не порол, не резал каленым железом.
– Не разбойники...
– Точно? Не путаешь?
– Лемак нахмурился.
– Дык, я... это... что ж... того... лесных молодцев не видал... того... этого...

– Вона как! И часто ты их видишь?
– голос десятника стал въедливым, как ржа вблизи морской воды.
– Перестань, - барона сейчас не интересовало, поддерживают ли селяне разбойников или нет. Ему хотелось знать, кого же он встретит в лесу около неприметной деревеньки и во что это может стать небольшому отряду бойцов.
– Говори внятно, кого видел?
– Ну, дык... это... похоже, южане...
– Какие южане?
– Дык, знамо какие... такие... это... Словарного запаса земледельцу явно не хватало.
– Какие - такие?
– нахмурился Лемак.
– Буровишь невесть что... Имперцы?
– А? Чего?
– Караванщики из Империи? Торгаши?
– Не-а... Купцов я видал,..
– протянул селянин.
– Эти такие... чернявые, во! Теперь настал черед хмуриться Доргу. Неужели пригоряне-наемники? Беспощадные и умелые воины с далекого юга. Они населяли бесплодные земли там, где изобильные долины Приозерной империи начинают подниматься, вздыбливаться вначале холмами, а потом вновь выполаживаются скалистым нагорьем в преддверии высочайших гор Крыша Мира. Суровая земля вскармливала суровых сынов. Вся жизнь пригорян была сплошной бесконечной войной. И не просто войной, каких немало и в жизни прочих племен, а Войной. Мальчик получал к пятилетию первый меч в подарок от отца и с тех пор свершал воинское служение. Мало кто из них доживал до тридцати лет, возраста создания семьи. Еще меньше в Пригорье видели убеленных сединами стариков. Воины-пригоряне шутя управлялись с любым видом оружия, умели сражаться в конном и пешем строю, были непревзойденными разведчиками. То, что северные народы называли высшей воинской доблестью, считалось у них нормой жизни. К счастью для окружающего мира эти великие бойцы последний раз объединялись почти пятьсот лет назад, доставив немало хлопот имперским легионам. С бесшабашной удалью, сами того, казалось, не замечая немногочисленные дружины докатились до самой Вальоны, осадив город-на-озере, захватить который им помешала самоотверженность части местных жителей, уничтоживших проложенный на сваях мост. И так же быстро, сохраняя идеальный порядок марша, отошли назад, оставив в недоумении приготовившихся к наихудшему исходу легатов. Просто среди старейшин кланов снова возник спор о том, чей военный вождь должен вести дружины в бой. Этот спор завершился кровавой резней, перешедшей в вялотекущую с той поры междоусобицу. С годами пригоряне устали рвать друг другу глотки. А, может, сообразили, что уничтожат свой народ на корню? Конечно, споры и стычки не исчезли сами по себе, продолжая изредка вспыхивать, радуя сердца и души привычных к такому образу жизни стариков. Но большинство пригорян сумели найти другие занятия. Они нанимались в армии королей и вождей, благо стычки не прекращались по всему широкому миру. Одно присутствие отряда наемников на поле боя зачастую решало исход сражения. Вступали в охрану караванов, движущихся сухим путем или водным, без разницы; сколачивали вольные отряды, которые, заключив договор с правителем той или иной территории, запросто могли очистить леса от разбойников, а воды от пиратов; могли взять на себя усмирение крестьянской войны, восстания рабов или баронского бунта. За единственную службу они не брались никогда. Никто не слыхал, чтобы пригорские воины нанимались в телохранители. Кстати, в отличие от своего ближайшего северного соседа - Приозерной Империи пригоряне не признавали рабства. Свободный народ не считал достойным пользоваться этим достижением цивилизации. Но это не мешало извлекать из него немалые выгоды, снабжая дешевыми рабами виллы и мануфактуры озерников. Промысел работорговли оказался даже выгоднее военного ремесла потому, что пользовался постоянным спросом. Вот и забирались отряды пригорян в прилегающие к Империи земли. В хляби Великого Болота и засушливые степи к востоку от Озера, в края, подчиняющиеся вольному городу Йолю, и в Белые холмы. Добирались они до укрепленных городищ поморян, в Повесье и Трегетрен, и даже в дальний Ард'э'Клуэн. Восточной марке Трегетрена от работорговцев доставалось поболее, чем другим краям. Причиной тому было: во-первых, удаленность ее от столицы королевства, и, следовательно, от гвардии и регулярной армии Витгольда, во-вторых, непосредственная близость Приозерной Империи и ее главной транспортной артерии - Ауд Мора. Вот потому-то и несли пограничную стражу немногочисленные баронские дружины. В строгой очередности, установленной приказом маркграфа Торкена Третьего Залесского. И никто не думал увиливать. Крестьяне хоть и всего-навсего грязные немытые холопы, рабочий скот, но бароны понимали, что без них быстренько околеют с голоду. Потому и о бунтах в Восточной марке не помышляли. Постоянных стычек вдоль южной границы хватало, чтоб охладить самые горячие головы и вволю намахаться железом. Для отряда Дорга, насчитывающего каких-то два десятка дружинников, включая самого барона, сцепиться с караваном пригорян означало верную смерть. Каждый южанин в драке стоил трех, а то и четырех его воинов. Пожалуй, из всех лишь Лемак да Дорг могли на равных поспорить с работорговцами.
– Чернявые, говоришь?
– задумчиво протянул барон.
– Скрытно идут?
– А? Чего?
– стушевался селянин.
– Прячутся или по дороге едут?
– растолковал вопрос командира Курощуп.
– Дык... это... знамо дело - по лесу... Кабы по дороге, рази ж я...
– Ясно, - отрубил Дорг.
– Вооружены хорошо?
– Дык... это... темный я...
– Мечи видел?
– Угу... Это... видал.
– Арбалеты?
– Чего?
– Самострелы, по вашему...
– Это... были... вроде...
– Так были или вроде?
– Это... темный я...
– Да уж вижу, что темней не бывает. Копья?
– Видал... Вроде...
– "Вроде" да "вроде", - вздохнул барон.
– А караван большой?
– Большой... Вроде...
– Тьфу ты, пропасть!
– выругался, сплюнув, Лемак.
– На кой ляд ты нам сдался такой помощничек?
– Дык... это...
– Довольно, - Дорг расправил плечи и оглядел свое воинство.
– Я все понял. Он принял решение. Умирать в неполных двадцать три года нелегко, но смерть в бою лучше вечного позора. Никто не скажет, что семнадцатый барон, несущий на щите знак красной рыбы, струсил и опорочил память славных предков.
– Выступаем немедленно. Колонна по два. Лемак в дозор. Тревога - крик сойки. Дружинники деловито засуетились, подтягивая ремни амуниции. Те, у кого были мечи, проверили насколько легко клинки покидают ножны. Арбалетчики взвели и зарядили оружие.
– Дык... это.. ваша милость,..
– напомнил о себе поселянин.
– Ты еще здесь?
– деланно изумился Лемак, приподнимая бровь.
– Ну... дык... того...
– Держи, - барон швырнул мужику мелкий медный грошик, затертый до такой степени, что оставалось лишь догадываться, чьей чеканки монета.
– Благодарствую, ваша милость, - селянин склонился, коснувшись шапкой земли, и особо не выпрямляясь попятился к кустам.
– Вперед, - скомандовал Дорг отряду и тронул шенкелями коня. Ловкий тряхнул головой и уверенно зашагал по неприметной тропке под сенью все еще зеленых листьев. Впереди барона маячили спины двух бойцов, Глота и Козюли, самых умелых и опытных в отряде после десятника, который, подняв гнедого в легкую рысь, скрылся за сплетением веток. Лес настороженно молчал, словно сопереживая невеселым мыслям людей. Едва слышно поскрипывали ветви под гуляющим в вершинах ветерком. Шли недолго. Дорг успел всего пять раз вознести молитву Небесному Огню, рассчитывая вымолить помощь свыше в предстоящей схватке. Надежды уладить дело добром не было. Физиономия Лемака, вынырнувшего из колышущейся зелени, несла печать сосредоточения.
– Там. На поляне. Шагов тридцать. Вроде как жратву варят, - произнес он вполголоса.
– Дневка у них, вроде... Тьфу, холоп проклятый, прицепилось же!..
– Много их?
– С десяток будет. Близко подобраться забоялся - заметят.
– Оружие?
– Все, как холоп обсказывал - мечи, арбалеты есть... вроде... тьфу!
– Курощуп шлепнул себя по губам.
– Виноват, ваша милость. Арбалетов два видел. У охраны. Они ж хитрющие - без часовых жрать не сядут. Может в подводах еще есть.
– Да. Это тебе не лесные молодцы... Барон подумал немного и приказал: - Я, Глот и Козюля выедем на поляну. Попробую решить дело миром, - кислое выражение лица Дорга показывало насколько мало он сам верит в мирный исход встречи.
– Ты с парнями из кустов ни шагу. Лошадей тут оставишь, чтоб не выдали. Арбалеты приготовьте. Да, целить с умом, а не все в одного, как давеча...
– Понял, понял... Не подведем...
– Гляди у меня!
– Ваша милость...
– Все. Во имя Огня Небесного. Пошли. Барон, а за ним и посерьезневшие Глот с Козюлей, двинулись через подлесок нарочито беспечно топча громко захрустевшие ветки. Должно быть слышно только их.

И пригоряне услышали их приближение. А, кроме того, догадались по звуку, скорее всего, сколько непрошеных гостей выбирается к их котлу. Потому и особой тревоги не проявили. Работорговцев оказалось и впрямь не больше десятка. Двое охранников небрежно оперлись о телеги, лениво поводя арбалетами вслед двигающимся к костру всадникам. Четверо играли в какую-то игру по одним стрыгаям ведомым правилам лупили о землю белыми кругляшами и вяло переругивались, замеряя расстояние между отскочившими битками "шажками" пальцев. Один чинил конскую сбрую, еще один, похоже, дремал, привалившись к колесу. Кашевар, вытянув губы трубочкой, пробовал с длинной поварешки даже на вид обжигающее варево. Навстречу Доргу шагнул пожилой пригорянин - по всему видно старший каравана. Барона не сбила с толку густая проседь в волосах и кругленькое пузцо, туго обтянутое кольчугой. Вкрадчивая мягкость движений и цепкий взгляд из-под полуприкрытых, вроде как по беспечности, глаз выдавали противника смертельно опасного. Не доезжая пяти шагов до костра барон остановился. Приосанился. Новичком в ратном деле он себя не считал, но было бы легче, если б противник оказался ближе по возрасту.
– Я барон Дорг Красная Рыба. Волею, данной мне маркграфом Торкеном Третьим, несу покой и заступу этим землям. Кто вы и что здесь делаете?
– Кайн из клана Каменный ручей, - неспешно отозвался пригорянин.
– Волей Сущего Вовне мирный торговец. Белесые глазки впились в лицо барона похлеще пиявок - и захочешь не оторвешь.
– Каким товаром торгуешь, купец Кайн?
– барон сделал вид, будто поверил собеседнику с первого слова.
– А волей проверять честных купцов тебя тоже твой маркграф наделил?
– холодно осведомился Кайн.
– Ты забываешься, купец. Здесь ты в моей власти, - Дорг открыто шел на провокацию.
– Наверное, у тебя за спиной отряд умелых лучников, барон? Или эти два бойца способны заменить сотню?
– Чтобы справиться с твоими караванщиками потребуется сотня бойцов?
– Дорг усмехнулся в усы. Пригоряне откровенно зубоскалили. Шорник отложил в сторону шило с дратвой и полировал рукавом лезвие клинка. Игроки потягивались, разминая плечи, но за оружие не хватались.
– Почему бы нам не решить дело миром, барон?
– Кайн потер щеку.
– Если ты убедишь меня, что вы просто купцы.
– А кем же мы можем быть?
– Последнее время маркграфа тяготит мысль, что слишком много его подданных появляется на рынках Приозерной Империи. В кандалах и с клеймами рабов.
– В чем тут моя вина?
– Покажи, что у тебя в подводах.
– Я могу дать слово чести, что рабов там нет.
– Я должен убедиться сам. Дорг понимал, что никаких пленников в телегах он не обнаружит. Просто их там еще нет. Еще. Он рассчитывал увидеть цепи, оковы, колодки и прочие атрибуты ремесла работорговца. И уж тогда Кайн не отвертится. Нежелание караванщика знакомить его с содержимым повозок прибавляло уверенности, что селянин поднял тревогу не зря. Легонько толкнув шпорами Ловкого, барон заставил его переступить вперед на два шага. Ближе к телегам. Неспешно, но решительно Кайн заступил ему дорогу. Прочие караванщики поднялись с земли.
– Ты противишься воле маркграфа, купец? Кайн молчал.
– Прикажи своим людям положить оружие на землю и отойти в сторону. Мне нужно убедиться - охотитесь вы за холопами или нет. Пригорянин нахмурился, пожал плечами: - Видит Сущий, я не хотел такого исхода... Его рука небрежно скользнула за плечо к оплетенной ременным шнуром рукояти. И в тот же миг Дорг, давно ожидавший такого исхода, слитным движением повода и шпор поднял коня на дыбы, прикрываясь щитом от арбалетчиков. Кайн, выхватывая меч, стремительно ушел из-под нависших над головой копыт. Солнечный луч неярким бликом соскользнул с отточенного лезвия. Ловкий заржал жалобно и прыгнул высоким курбетом. "Угробил коня - зубами загрызу," - пронеслось в голове Дорга. Щелкнули арбалеты работорговцев. Глот перекатился через круп своего коня, безжизненно дрыгнув руками. "А что с Козюлей?" Но тут барону стало не до Козюли. Ловкий завалился на бок, безжалостно расплющив защищенную легким наголенником ногу седока. "Где же Лемак?" - пробилось сквозь багряную пелену боли. Курощуп не заставил себя долго ждать. Слишком уж охоч до драки, чтоб промедлить.

Вначале из кустов ударили самострелы. Шорника пригорян унесло под телегу, еще один скорчился, хватаясь за плечо. Вот и весь результат... Верткие работорговцы просто так под бельты не подставлялись. А потом на поляну сыпанули орущие и размахивающие оружием дружинники. Дорг приподнялся на локте, силясь вытащить ногу из-под бьющегося в конвульсиях коня. Прямо над его головой промелькнули потрескавшиеся подошвы. Дружинник (кто же это? ах, да - Брех) налетел на Кайна. Слева и справа барона огибали остальные воины. Пригоряне встретили их баз суеты и спешки, не отходя от прикрывающих фланги телег. Первая же сшибка лишила дружинников барона численного превосходства. Эх, поторопились с атакой. Нужно было еще раз стрелами ударить, а уж потом... В этот раз напористость Лемака, так выручающая иной раз в драках с контрабандистами либо бунтовщиками, подвела. Добыча попалась не по зубам. Кайн вился волчком: правый меч прямым хватом, левый - обратным. На Бреха он не потратил больше одного движения, как, впрочем, и на следующих троих. Мастерство вождя пригорян превосходило любые, самые смелые предположения. Дорг, впервые взявший в руки меч лет эдак в девять, не мог не признать - по сравнению с ним он выглядел бы неуклюжим неумехой. А уж дружинники, которые не были воинами в десятом поколении, проигрывали и подавно. Правда Лемаку удалось огреть одного из работорговцев кистенем по затылку. Южанин чересчур увлекся, выпуская кишки молоденькому белобрысому воину, чьего имени барон не смог вспомнить. В считанные мгновения из двадцатки атакующих на ногах остались восьмеро. Да Дорг, придавленный конем. Да Козюля, пускающий розовые пузыри в тонких побегах лещины. Дружинники, сгруппировавшись вокруг десятника, медленно пятились к лесу. Пригоряне не спешили, подкрадывались к ощетинившемуся копьями строю осторожно. Двое перезаряжали арбалеты. Кайн пружинистым шагом подошел к барону. Покачал головой осуждающе, как умудренный опытом старший брат.
– Зря ты понадеялся на силу, - голос пригорянина звучал осуждающе, но в нем не слышалось гнева или торжества. Если и были эти чувства, то заглушались холодным трезвым расчетом.
– Будь ты проклят, - выплюнул сквозь стиснутые зубы Дорг.
– Ты дорого за это заплатишь!
– Да? И кому же? Уж не маркграфу твоему неповоротливому?
– Если бы я был на ногах...
– Что бы изменилось, мальчишка?
– Дай мне встать и увидишь.
– Нет. Не дам. Взмах меча... Доргу поневоле захотелось зажмуриться. Несмотря на напускную браваду, смерти барон боялся. Но он сдержался, призвав на помощь всю силу воли. "Что ж он не бьет?" И вдруг караванщик дернулся всем телом и медленно начал заваливаться вперед. Пониже его левой ключицы возник окровавленный стальной остряк. "Стрела? Чья??" Одновременное "Ах!" из полудюжины глоток прошелестело над поляной. А из кустов продолжала лететь оперенная смерть. Безошибочно находя отнюдь не беззащитные жертвы. Пригоряне и не подумали сдаться или искать спасения в бегстве. Несколько стрел шоркнуло по сухой траве, отклоненные мечами, но гораздо больше втыкалось в теплую плоть. Лук - не самострел. Хороший стрелок спускает с тетивы третью, когда первая находит цель. Про трегетренских лучников частенько говорили: "Он носит две дюжины смертей в колчане". Осознание спасения еще не успело укорениться в сердце Дорга, когда все было кончено. Работорговцы валялись безжизненными куклами, утыканные длинными - два локтя в длину - древками.
– Добивай паскуд!
– проорал Лемак, первым бросаясь кромсать мечом тела. Дважды приказывать дружинникам, только что потерявшим больше десятка товарищей не пришлось.
– Курощуп, ко мне!
– барон через силу поднялся, упираясь рукой в землю. Вытащи... И тут на поляне показались нежданные спасители. Суровые бородатые мужики, одетые кто во что. У многих длинные светло-русые патлы заплетены в косички, свисающие с висков. С первого взгляда ясно - веселины. В руках мощные даже на вид луки. На поясах у кого меч, у кого топор или палица. Лесные молодцы? Вот так встреча! Попали из огня да в полымя. Дружинники тоже быстро сообразили что к чему. Оставили караванщиков, оттянулись к стонущему командиру. Освободив с помощью Лемака ногу, Дорг подняться не смог сидел, тщетно пытаясь разогнать плясавшие перед глазами разноцветные точки, возникающие от нестерпимой боли при малейшем движении. Разбойники с нескрываемым превосходством оглядывали затравленных, словно обложенный в тростниках Ауд Мора кабан, баронских людей.
– Что рожи то воротите?
– высунулся вперед один из лесовиков - рыжий до огненности - не иначе, ардан.
– Железяки на землю, помрете без муки.
– А хрена лысого не нюхал?
– набычился десятник, поудобнее перехватывая кистень.

– Да я тебя!
– ардан сгорбился, намереваясь прыгнуть на врага. В его левой руке, правую разбойник почему-то берег, сверкнул длинный нож, но властный окрик старшего остановил прыткого.
– Охолонь, Вырвиглаз!
– Да я, Бессон, этого козла...
– Заткни пасть, я сказал! И пшел с глаз моих! Бессон оказался могучим мужиком - косая сажень в плечах - с окладистой бородой и зверским выражение лица. Чистый медведь. Рука толщиной как у обычного человека ляжка. Рядом с ним стоял темноволосый, такой же как и все заросший, разбойник, единственным отличием которого в толпе была рукоять полутораручника, торчавшая над плечом, а не на поясе. Именно его пристальный взгляд заставил Вырвиглаза съежиться и незаметной мышкой юркнуть за широкие спины товарищей.
– Ты что ли за старшего?
– Бессон приблизился к Доргу. Дружинники неохотно расступились, не выпуская оружия из рук.
– Я барон Дорг!
– воскликнул молодой человек.
– Как ты... Он хотел сказать "как ты смеешь", но вовремя осекся, сообразив, на чьей стороне сила, и что со спасшим тебя так говорить не гоже. Но и заставить себя поблагодарить разбойника барон тоже не смог. Пришлось промолчать.
– Молчи, молчи, - вожак лесовиков, скорее всего понял, какие чувства борются в душе Дорга.
– Чего говорить-то? И так все видно. Бессон оценивающе оглядел заостренный к низу щит с изображением красной рыбы.
– Рыбак!
– с деланной простоватостью хохотнул. Дорг побелел лицом и до хруста стиснул зубы.
– Ладно, не кипятись, барон. Я ж понимаю, ты не очень нашего брата жалуешь. А и мы вас тоже.
– Что ж ты,..
– чуть было не вспылил снова Дорг, но сдержался.
– Зачем помогли тогда?
– Вон, его благодари, - главарь шайки кивнул в сторону спутника.
– Уломал. Я-то дожидался, пока вас всех порежут. Барон с интересом глянул на темноволосого. Разбойник как разбойник. Правда, если большинство шайки было веселинами, то этот - явно трейг. Сальные космы до плеч, нечесаная борода. Одежда, хоть грязная и мятая, но новая и не из дешевых. Чего-чего, а эти лесные молодцы явно не бедствовали. Вот разве что выправка, посадка головы, разворот плеч не мужицкие. Наверняка бывший воин. Значит, дезертир. Точно, дезертир. Вон как удобно меч пристроил. Это новичкам да поселянам-лапотникам кажется, что с боку выхватывать клинок удобнее.
– Он тебя пожалел, барон. Как увидел, что зараз к Матери Коней сподобят, так и дал стрелкам отмашку. Темноволосый, встретив взгляд барона, не отвел глаза, а чуток улыбнулся. Едва-едва заметно за густыми зарослями бороды.
– Ты знаешь меня?
– поборов гордость, поинтересовался Дорг.
– Его Живоломом кличут, - пробасил Бессон.
– Ну, вы того, говорите, а я пойду поманеньку.
– Отпусти своих людей, барон Дорг, семнадцатый, - голос темноволосого разбойника тронул какие-то струны в памяти - увы, слишком слабым было это касание.
– Пусть отдохнут и перевяжут раны. А мы поговорим. Спокойная уверенность человека, привыкшего повелевать, звучала в голосе Живолома. Куда там простому дезертиру. Эта птица полетом повыше будет.
– Ступай, Лемак. Займитесь раненными, - не стал возражать барон и дружинники с радостью последовали его приказу. Лесные молодцы в это время сноровисто запрягали пригорянских лошадей в подводы, грузили туда же снятые с убитых оружие и доспехи. Откуда-то из лесу появились кони разбойников. С первого взгляда видать - не у селян отобраны. Живолом присел около Дорга вначале на корточки, а потом и просто на землю.
– Хороший конь был, - глянул на Ловкого.
– Чудо, не конь, - кивнул, скрипнув зубами барон.
– Жаль, не я этого гада убил.
– С пригорянами нам один на один не тягаться, Дорг, - вот так запросто, по имени, без всяких там "ваших милостей" или "господинов баронов".
– Или тебя батюшка не учил? "Какое тебе дело до моего батюшки, до меня, до пригоянских работорговцев?" захотелось воскликнуть барону, а потом послать кобыле под хвост навязчивого разбойника, но тут... Так бывает, когда смотришь на витраж вблизи. Каждый кусочек стекла по отдельности виден и понятен, а что пытался изобразить мастер не скажешь. И становится видно общая картина, когда отойдешь подальше, чтоб охватить все детали одним взглядом. Словно отъехала сама по себе запутанная мозаика, мельтешившая перед глазами Дорга. Сложились вместе и выправка, и внешность, и манера повелевать собеседника. Все стало ясно. Возражать расхотелось. Задавать дурацкие вопросы тем более. Этому человеку, разбойнику Живолому, было дело и до хищно рыскающих по землям Трегетрена караванщиков, и до любого баронского рода, как в Восточной марке, так и в любом другом уголке страны, и до батюшки Дорга, и даже до предков самого маркграфа Торкена Третьего. Барон попытался встать на одно колено, но не смог и, с трудом подавив стон, просто склонил голову.
– Узнал, - ухмыльнулся Живолом.
– А я все думал, когда же...
– Ваше,..
– начал было Дорг, но разбойник остановил его, прижав палец к своим губам.
– Тихо!
– Как же так? Мы думали...
– Вот и думайте дальше.
– Но почему? Кто? За что?
– Когда я найду ответы на эти вопросы, Дорг, я постараюсь сделать так, чтоб этот "кто" умылся кровью по самое не могу, - темно-карие глаза глянули сурово и беспощадно.
– А пока я - Живолом. И мне даже нравится быть им.
– Нам говорили - несчастный случай.
– Поверь, Дорг, счастливым я этот случай назвать тоже не могу.
– Ваш батюшка так скорбел.
– Охотно верю. И траур, поди, объявляли?
– Конечно! Как же иначе?
– Сестре должно пойти черное.
– Так вы думаете?..
– Оставь, Дорг. Что за "вы"? В конце концов, мы столько выпили вместе, что можем быть запросто, накоротке.
– Я не могу.
– Брось. Глупо. Ведь это ты благородный барон, если на то пошло, а я всего-навсего лесной молодец. И вдруг такое обращение.
– Хорошо, Ке...
– Вот имен не надо, - сразу посуровел разбойник.
– Пока не надо. Дорг энергично закивал.
– Я не берусь загадывать, - задумчиво произнес Живолом.
– Или кого-то обвинять до поры до времени. Пока я просто живу. Ем, пью, дышу лесным духом. Как это здорово! А придет срок... Когда тебя увидел, подумал - вот она судьба. Свой человек в Восточной марке. Тем более сын лучшего друга маркграфа. Потому я уговорил Бессона вмешаться.
– А я-то думал, - по-детски обиженно протянул барон.
– Наше приятельство я вспомнил тоже. Но, я с тобой честен, старые знакомства старыми знакомствами, а млеть от счастья, вспоминая их, я перестал уже давно. Где вы были, когда я ехал связанный, с мешком на голове? Дорг молчал, понимая, что нападки Живолома в сущности беспочвенны.
– Куда подевались все друзья? Почему освободила меня банда веселинских дезертиров, а не войско маркграфа Торкена? Не поднимая взгляда, барон угрюмо проговорил: - Ты не прав...
– Ах, я не прав? В чем же?
– Если бы мы... если бы я получил хоть какую-то весточку о том, что с тобой стряслось, я поднял бы всю Восточную марку...
– Да?
– Ну, по меньшей мере, моя дружина была бы с тобой. Живолом пристально зыркнул на собеседника.
– Надеюсь, своим словам ты хозяин? В лицо Доргу бросилась кровь.
– Я всегда отвечал за обещания, чего бы мне это не стоило!
– Что ж... Я запомню твои слова. И ты их запомни. Когда возникнет нужда, я пришлю гонца. Разбойник вскочил с земли, махнул рукой своим.
– Одну телегу придется отдать! На вопросительное бурчание одноглазого веселина добавил: - И лошадь тоже, Некрас! У барона нога сломана. Ну что тебе проку в этих мохноножках. Наш путь в Ихэрен - на всех коней хватит. Самых резвых и красивых... Порывисто наклонился и пожал Доргу руку.
– До встречи. Я рад, что ты живой. И, не оглядываясь, направился к своим. Уже подъезжая к воротам собственного замка на тряской, неудобной телеге, барон понял, что мир больше не кажется ему простым и понятным, разделенным на злобных врагов с одной стороны и честных открытых друзей с другой. И еще он понял, что Трегетрен находится на пороге больших потрясений, которые обойдутся в конечном итоге не малой кровью.

Правобережье Аен Махи, яблочник, день четвертый, заполночь Странный мне снился сон. Странный, если не сказать - страшный. Прямо перед глазами лежала дорога, утесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами, сбегала вниз, упираясь в... речку не речку, ручей не ручей. Что находится за спиной я не видел, но знал - там за поворотом деревенька с дурацким названием. А вот с каким? Тут память подводила. А еще дальше одевалось в молодую листву раменье, вскоре переходящее в труднопроходимый буковый лес. Склоны холмов подернула нежной зеленью несмелая травка, стремящаяся к теплу и свету после обильного снегами лютого и слякотного березозола. Весна вступала в свои права, но это не казалось важным. Больше того, не казалось даже стоящим толики внимания. Потому, что по дороге к броду катилась ощетинившаяся сталью конная лава. Забрызганные грязью вальтрапы, пенные полосы на шеях, перекошенные в яростном крике лица людей. Поверх кольчуг - знакомые мне уже табарды с пламенеющим рисунком на груди. Их ждали. Разношерстная ватага, в которой мелькали и темноволосые макушки трейгов, и рыжие усы арданов, и даже две-три соломенные бороды, без сомнения принадлежащие веселинам. Такую толпу уместно встретить на торжище, на рудных копях, на худой конец у нас, на Красной Лошади, а вовсе не в строю. Однако, повинуясь командам невысокого одноглазого командира (кого-то он мне напоминал эх, если бы не черная повязка!), они плотно сдвинули щиты и, исполненные решимости умереть на месте, но не отступить, выставили поверх них длинные копья.