— Мошенница, воровка, аферистка, — хлестко и холодно говорила она, похлопывая о ладонь перчатками. — С кем-нибудь другим ваши незатейливые штучки, может быть, и прошли бы. Но только не со мной! Наша прошлая беседа записана на диктофон — я всегда подстраховываюсь в подобных случаях, — и с пленкой я прямо отсюда пойду в милицию. Вас выставят из Москвы в два счета. Но отправят не домой, а в ближайшую колонию… Думаете, сложно будет доказать факт мошенничества?!

В дверях уже маячила любопытная Крыса, делая вид, что совершает невинный моцион по коридору. Тетя Паша, видимо, подслушивала, приставив к стене банку, — в районе розетки что-то время от времени скреблось и постукивало.

Кем только меня не обзывали за всю мою недолгую жизнь, но вот воровкой — еще никогда! Да и в Ольгиной решимости выцарапать обратно свои капиталы чувствовалась какая-то несвойственная кошмарному убийце мелочность. Скорее всего, в этой игре она была только пешкой, В общем, я несколько осмелела и, отодвинувшись как можно дальше, спросила:

— Кто вы, вообще, такая? Почему втравили меня в эту историю? А если мне в милицию пойти, вам это понравится?

Она поморщилась, нервно поправила свой роскошный голубой шарф и сухо заметила:

— Надо уметь проигрывать с достоинством. Я вас вычислила, я вас, как говорится, приперла к стенке, вам остается только вернуть деньги — и разойдемся по-хорошему!

— Но вы ведь не актриса. Вы ведь никогда не играли в «Эдельвейсе», верно?

От собственной наглости мне стало даже нехорошо: за моей обличающей фразой вполне мог последовать удар или выстрел. Но Ольга только прищурила длинные зеленые глаза:

— Да, я не актриса. Это, по-вашему, что-то меняет? Или освобождает вас от обязательств по отношению ко мне? Был заказ, было согласие его выполнить, вы взяли аванс…

Меломанка в обнимку со своей ужасной зеленой кастрюлей пошла на пятнадцатый или шестнадцатый круг. Возникало ощущение, что в кастрюле у нее — зловредный младенец, которого надо непрерывно укачивать. Ольгу, похоже, тоже изрядно раздражало непрерывное движение за спиной.

— Может быть, вы все-таки пригласите меня в комнату? Поговорим, как цивили…

— Нет, оставайтесь, пожалуйста, там! — поспешно перебила я, демонстрируя чудеса гостеприимства. — Я вообще ни о чем с вами разговаривать не буду, пока вы не объясните, как меня нашли. Я ведь здесь не живу — только гощу…

— О Господи! — Она страдальчески подняла глаза к потолку. — Да все в том же «Эдельвейсе» про вас узнала. Вы сдружились с Наташей Каюмовой — просто не разлей вода, занимаетесь непонятно чем — репетируете, для телевидения снимаетесь… Адрес Каюмовой — это ведь не государственная тайна, правда? Уж извините, что не сообщила заранее о своем визите! И вообще, я пришла сюда не затем, чтобы исповедоваться…

Брезгливо покосившись на деревянный ларь, находящийся в опасном соседстве с ее светлым свингером, Ольга сделала еще одну попытку войти в комнату.

— Нет! — снова взревела я, выставляя вперед руку.

Ольга вздохнула, посмотрела на меня почти с состраданием и поинтересовалась:

— Интересно, почему это вы меня так боитесь?..

Ей еще было интересно! Ха-ха…

После непродолжительных переговоров о месте нашей дальнейшей беседы мы наконец пришли к консенсусу. Разговаривать в присутствии соседей не улыбалось обеим. Но Ольга настаивала на каком-нибудь маленьком, уютном кафе типа «Лилии», а я требовала кафе большого, многолюдного, хорошо освещенного и, желательно, находящегося в непосредственной близости от отделения милиции. При упоминании же о «Лилии» мне вообще делалось дурно. Гостья взирала на меня со все большим подозрением, с моими требованиями соглашалась осторожно, как психолог, ведущий переговоры с умственно неполноценным маньяком, в общем, играла достаточно убедительно. В конце концов сошлись на гриль-баре в двух шагах от метро…

И вот теперь я сидела перед ней, бледная, нервно трясущаяся, да еще и странно косящая, а Ольга уже в третий или четвертый раз устало повторяла:

— Да, я не актриса и никогда ею не была. Я — экономист. Но это еще не повод для того, чтобы меня бояться.

Сок в наших бокалах потихоньку грелся, в округлой фирменной пепельнице тлела сигарета.

— Но зачем же вы тогда сказали, что актриса?

— А для вас это имеет какое-то значение? Я могла бы назваться хоть космонавтом, это мое личное дело… Если угодно, считайте это моим маленьким капризом!

Умиляться при слове «каприз» мне почему-то не хотелось, а хотелось только одного: разобраться наконец, что же все-таки происходит?! Я, конечно, не считала уже, что Ольга и Человек в сером — одно и то же лицо (двигалась она совсем по-другому!), но то, что моя заказчица каким-то образом была замешана в случившемся, сомневаться не приходилось.

— Д-да, маленький каприз… — повторила она задумчиво и, поднеся близко к лицу зажигалку, высекла кремнем язычок пламени. — Впрочем, я могу и объяснить, если это вас успокоит… Мне хотелось быть актрисой, хотелось видеть Вадима каждый день, быть, как это у вас говорится, «послушной глиной в режиссерских руках». Я ведь знала по его рассказам всю труппу, знала, над чем он работает, с кем ругается, на кого возлагает надежды. Господи, кем я только себя не представляла раньше: и леди Монтекки, и Гертрудой, и Анфисой! Мне кажется, я понимала его, как никто! Ни одна профессиональная актриса не смогла бы сыграть лучше, чем я, не смогла бы сделать именно так, как он просит!..