– Сьюзи принесла бутылку бурбона из кухни, – рассказывает Марино. В номере отеля ничего и никого, кроме Кей. Он в трансе. – Налила выпить. Я сказал, что больше не буду. А может, и не сказал. Не знаю. Она меня завела. Что тут скажешь? Завела. Я спросил, откуда камуфляж, и она ответила, что это его, Фрэнка. Он заставлял ее выряжаться для него, и потом они играли.

– Джилли присутствовала при этих играх?

– Что?

– Ладно, к Джилли перейдем потом. Во что они играли? Фрэнк и Сьюзи?

– У них были свои игры.

– Она хотела, чтобы и ты поиграл с ней в эти игры?

В номере темно, и Марино ощущает эту тьму и, стараясь не отступать от правды, снова и снова думает о том, что фантазии умерли, что мечта не вернется уже никогда. Она будет представлять его с той. Она узнает его таким, каким он сам не хочет себя знать. И надеяться ему уже не на что, потому что теперь она знает, что значит бытье ним.

– Расскажи об игре, – спокойно говорит Скарпетта. – Это очень важно.

Марино сглатывает, представляя, что в горле застряли две таблетки и что они жгут. Хочется пить, но он не может пошевелиться и не смеет попросить у Кей чаю или чего-то еще. Скарпетта сидит в кресле – прямо, но без напряжения, положив на подлокотники сильные, умелые руки. Она слушает и внимательно смотрит на него.

– Она сказала, чтобы я за ней гонялся. Я уже выпил. Ну и спросил, что она имеет в виду. Она сказала, чтобы я ушел в спальню, спрятался за дверью и подождал пять минут, а потом начал искать ее, как будто… как будто хочу ее убить. Я сказал, что мне не нравится такая игра. Ладно, не сказал. – Он переводит дух. – Наверно, я ничего ей не сказал, потому что она меня завела.

– Который был час?

– Не знаю. Должно быть, я провел у нее около часа.

– Так. Ты приехал к ней примерно в половине одиннадцатого, и она сразу потянула тебя в гостиную. А играть предложила через час. И что же, за этот час ничего не случилось?

– Мы выпивали. В гостиной, на диване. – Марино не смотрит на нее. Он уже никогда на нее не посмотрит.

– При свете? Шторы были занавешены?

– Она растопила камин. Свет выключила. Насчет штор не помню. – Марино задумывается. – Занавешены.

– Что вы делали на диване?

– Разговаривали. Ну и… миловались. Наверно…

– Мне нужно знать точно. И я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вы «миловались». Целовались? Обнимались? Она тебя раздела? У вас было совокупление? Оральныи секс?

Его лицо вспыхивает.

– Нет. То есть… не совсем так. По большей части целовались. Что обычно делают мужчина и женщина? Сидели на диване и разговаривали. Про эту игру. – Марино знает, что Кей видит его смущение и страх, и уже не может смотреть на нее.

Отсветы огня из камина прыгали по ее телу, по ее бледной плоти, и, когда она схватила его, было приятно и больно. Потом только больно. Он попросил ее быть поосторожнее, потому что ему больно, но она рассмеялась и сказала, что ей нравится жесткий секс, нравится вот так, грубо. Она укусила его, и он сказал, что ему так не нравится, не нравится, когда больно. «Понравится, – пообещала она. – Тебе понравится кусаться. Ты многое потерял, если не делал это раньше, не делал вот так, грубо и больно». Она все ерзала и ерзала, и огонь плясал по ее телу, и он пытался просунуть язык ей в рот, сделать ей хорошо, но еще и сжимал ноги и вертелся, уклоняясь от ее зубов и цепких, хватких пальцев. «Не будь таким неженкой», – повторяла она и снова и снова пыталась повалить его на диван, двинуть в пах и расстегнуть молнию, а он снова и снова вырывался, выкручивался, не позволяя ей добраться до себя. Пламя выхватывало из темноты ее белые зубы, и он думал только о том, что будет, если они вопьются в него.

– Значит, игра началась на диване? – спрашивает Скарпетта.

– Там мы только говорили. Говорили об этой игре. Потом я поднялся, и она потащила меня в спальню. Сказала, чтобы я встал за дверью и подождал пять минут.

– Ты пил еще?

– Наверно, она что-то наливала.

– Точнее. Наливала или нет? Сколько наливала? Много или мало? Сколько ты выпил?

– У этой женщины мало ничего не бывает. Наливала. Помногу. До того как она отвела меня в спальню, я выпил… ну, раза три. Дальше помню плохо. Все как-то расплывается. В общем, когда мы начали эту игру, я уже ничего толком и не соображал. Может, оно и к лучшему.

– Не к лучшему. Постарайся вспомнить. Нам нужно знать, что случилось. Что. Не почему, а что. Мне наплевать на почему. И ты должен довериться мне. Все, что ты скажешь, я уже видела. Или хотя бы слышала. Меня так легко не смутить.

– Знаю, док. Знаю, что тебя не смутить. Дело не в тебе, а во мне. Помню, я посмотрел на часы и не смог понять, который час. Глаза уже, ясное дело, не те, что раньше, но тут вообще все расплылось. Да и набрался я прилично. Сам не знаю, как это вышло, почему я ей поддался.