— Громов очень занят, — сказала она. — У него есть для вас только десять минут.

— Связи или встречи?

— К сожалению, связи. — Женщина снова приветливо улыбнулась, и Бенев подумал, что потом, когда все кончится, надо будет задать этот вопрос ей самой.

— Подождите, пожалуйста, он скоро включится.

Когда она снова исчезла, Бенев тихо засмеялся, потер ладонями щеки и ужаснулся, вспомнив, что уже целые сутки не подходил к зеркалу. Он направился в ванную комнату, но вдруг услышал за спиной мелодичный гонг и, обернувшись, увидел у стены невысокого, чуть сгорбленного человека в старомодной профессорской шапочке над белым нездоровым лицом.

— Здравствуйте, дорогой мой! Очень рад вас видеть.

— Громов! — с неожиданной нежностью в голосе сказал Бенев. — Вы, как всегда, молодец. Держитесь, лунный бог. Мне будет очень недоставать вас, если вы захвораете.

Профессор рассмеялся, вытирая пальцами уголки глаз.

— Ох уж эти словесники, вроде комплименты говорят, а хоть в гроб ложись.

— Простите меня, но я так давно вас не видел.

— Ничего, правда спасает от паники. В любой ситуации говорят: держитесь, поможем. И мы так привыкаем к этому, что ждем того же и в старости. Хотя отлично знаем: в борьбе со старостью никто не может помочь. Держитесь, говорят старикам, и помогайте себе сами.

— Вы все-таки молодец. Как и прежде, обезоруживаете двумя словами.

— Что ж, придется мне же и вооружать. Ведь у меня и в самом деле нет времени.

— В таком случае, ответьте только на один вопрос: что вы думаете об этом эксперименте?

— Ничего себе вопрос. — Громов помолчал, поглаживая белый чисто выбритый подбородок. — Вы знаете, что все это и зачем?

— В общем и целом.

— Людям надоело жечь фонари на ночных улицах, и они решили повесить одну лампу на всех в космосе. Приволокли астероид на соответствующую орбиту и собираются взорвать его, чтобы образовалось пылевое облако своего рода экран, отражающий солнечные лучи. Но вот вопрос — как взорвать? Очень трудно рассчитать орбиту будущего облака. Ядерный взрыв может и увеличить и замедлить скорость, и тогда оно или совсем уйдет от Земли, или, как выражаются мои коллеги, запылит околоземное пространство. Чтобы не ошибиться, было решено ударить по астероиду двумя взрывами. Две ракеты подойдут к нему одновременно с противоположных сторон, строго перпендикулярных орбите астероида. Расчеты показывают, что пылевое облако при этом локализуется, а одинаковые взрывы, направленные навстречу друг другу, взаимно погасят ускорение. Такова техническая суть эксперимента. Она не представляется особенно трудной, и весь шум вокруг него сводится к удовлетворению нашего тщеславия: как же, впервые человек вмешивается в космогонию!..

— Я не слышу особого восторга в ваших словах! — улучив момент, сказал Бенев.

— Не знаю, дорогой, сам не знаю. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но как подумаю, что ночей не будет, начинаю сомневаться: не заскучаем ли мы по темноте?..

— Но ведь нет выхода. Земля и так опасно перегрета. — Бенев усмехнулся. — Когда-то люди боялись энергетического голода, теперь мы не знаем, куда девать избытки энергии.

— Разве я спорю? — Громов развел руками. — Мне предложили руководить проведением эксперимента, и я, как вы знаете, согласился. Да душа не лежит. Мне будет недоставать ночи, лунных дорожек на морской глади, таинственных шепотов в тенистых парках. Не понимаю, почему поэты не возражают? А влюбленные? Куда им деваться?..

— Вы еще и поэт! — удивился Бенев. — Вот не ожидал.

— Зачем вы меня обижаете? — сказал Громов, грустно улыбаясь.

— Вас? Как я могу!..

— Извините. Только я должен сказать, что сомневаться в способности к переживаниям все равно, что сомневаться в умственных способностях.

— Это вы меня извините. Право же, не хотел…

— Если человек не способен зачитываться стихами, страдать и радоваться, слушая музыку, значит, у него дефект наследственности или воспитания. — Профессор говорил так, словно ему было больно произносить эти слова. — Внутренний мир человека неделим. Если он ущербен эмоционально, то неизбежно ущербен и умственно…

— Извините…

— Да это я так, не принимайте на свой счет. Однако мне пора. Надеюсь побеседовать с вами после эксперимента. Знаете, чертовски приятно разговаривать с толковыми журналистами, честное слово. Вы не скованы обручами гипотез и убеждений, как мои коллеги, для вас ничего не значит связать то, что, по нашему мнению, никак не связывается. Вы свободны в суждениях — вот ваше преимущество.

— И наш недостаток.

— И недостаток, — согласился Громов. — Но что не имеет своей противоположности?..

Оставшись один, Бенев долго стоял перед рифленой, стеклянно поблескивающей стеной голографического экрана, вспоминая профессора, его слова, вновь и вновь переживая свою неловкость. Потом неожиданно для самого себя вызвал диспетчерскую. Стена исчезла, и Бенев снова увидел перед собой знакомую женщину. Она смотрела на него без удивления и без прежней насмешливости.

— Вы где будете во время эксперимента? — спросил он.

— Где и все — на смотровой площадке.

— А не хотели бы посмотреть это со стороны?

— С вами? — просто спросила она.

— Со мной.

— Но там не будет телескопов, и мы не увидим зарождение этого нового светила.

— Что за беда, увидим потом на экране.

— Ладно, — просто сказала женщина. — Через четыре часа я свободна.

— Как вас звать? — спохватился он.

— Энна…

В гараже Бенев выбрал самый маленький двухместный луноход, в котором была одна-едннственная кабина, не разгороженная, как обычно, на герметические замкнутые отсеки. Однако робот, контролирующий выезд луноходов, потребовал надеть скафандры, и близости, которой так желал Бенев, не получилось. Энна сидела рядом, но была такой же далекой, как и там, на экране.