Тогда Отка называет пана Венцла и барышню Терезу. Почему бы им не прийти? Это ведь не только друзья Отки я Адама, они также и тётины друзья. Только тётя об этом ничего не знает, у неё ещё не было времени поближе с ними познакомиться.

– Пана Венцла? Хватит с меня его часов, - хмурится тётя, - а о барышне Терезе у меня своё мнение.

– Ну почему бы нам их не позвать?
– говорит вдруг дядя.
– Пусть о нашем событии знает как можно больше людей. Пусть все знают, что сегодня нас стало на одного больше.

– Хорошо, - соглашается наконец тётя.

И вот приходит пан Венцл, чисто выбритый, в тёмном костюме и от этого ещё более старый. Он сначала извиняется за свои часы, что они так громко бьют, и обещает снять их со стены, которая у них общая... Места на других стенах у него ещё хватит. А если потребуется, он на время остановит все часы... если, например, маленький Владя не сможет из-за них спать.

– Нет, что вы, что вы, - говорит тётя так любезно, что Отка даже не узнаёт её.
– Пусть малыш привыкает к шуму с малолетства. Мы ведь в Праге, а не где-нибудь в деревне.

– Мы его любим больше всех детей на свете, - заявляет дядя.
– Но воспитывать его мы будем хладнокровно.

Приходит и Тереза, и её серебряная голова сияет в квартире Суковых как ясная луна. Каждому с милой улыбкой она говорит что-нибудь весёлое. А тётю она навсегда завоёвывает тем, как забавляет Владю: она чирикает, мяукает, пищит и делает всё это так очаровательно, что малыш вдруг начинает проявлять внимание. Тёте даже кажется, что Владя улыбнулся, хотя это наверняка простой материнский самообман. Тереза успевает подморгнуть и Отке, а когда никто не видит, шепнуть, чтобы она о ней не беспокоилась. Завтра вечером Тереза снова идёт в кино. Её пригласил один молодой авиамеханик.

– Ты знаешь, кто такой авиамеханик?

– Нет, не знаю, - отвечает Отка.

– Это как пилот, хотя и не пилот.

– Ага, значит, он главный в самолёте, когда самолёт не летает.

– Да, - вздыхает Тереза и берётся за бутерброд. Отка тоже берёт себе бутерброд и с радостью наблюдает, как пан Венцл разговаривает с её дядей, капитаном Суком. Оба держат в руках рюмки и смотрят друг на друга, будто знают друг друга сто лет и будут знакомы по меньшей мере до самой смерти. Отка вдруг вспоминает, что, возвращаясь с прогулки, она встретила Шару. До сих пор Отка всё удивляется этой встрече. Неужели она ещё ничего не сказала Адаму? Да, пожалуй, не рассказала. Теперь она бросается к нему.

– Адам, - тянет его Отка за рукав. Адам поворачивает голову и вопросительно смотрит на неё, у него полон рот.

– Я встретила Шару.

– Ну и что?

– Да ничего. Только я его носом к носу встретила.

– Ну и что?

– Да ничего. Только он больше не такой сердитый. Я думала, что, увидев меня, он будет хмуриться. А он смотрел на меня как ни в чём не бывало.

– А ты что? Недовольна?

– Да, я ведь всё-таки укусила его за ногу.

– Ладно, эту драку предоставь мне.

– Адам!
– Голос Отки звучит угрожающе.
– Ты что? Помирился с Шарой?

– Откуда ты вдруг взяла? И дальше мы будем драться.

– А что всё-таки случилось?

– Я теперь знаю, что можно ждать от Шары.

– А что ты можешь от него ждать?

– То же самое, что от Ежки. Драку как драку. Ясную и честную.

Тётка зовёт гостей к столу и спрашивает, чем их угостить? Спрашивает пана Венцла, Адама, Терезу, только об Отке забывает. Отка сначала обижается, а потом говорит сама:

– А почему ты меня не спрашиваешь, что я буду есть?

42

Дети не знают, что им делать в последнюю пражскую ночь. На улице светло и шумно, на небе мириады звёзд. Как они доживут до утреннего отъезда? Проще всего было бы уснуть и проспать до самого утра, только сон почему-то не приходит. Дети считают до ста, чтобы немножко устать, не помогает. Считают до двухсот, трёхсот.

– Адам, - говорит Отка, дойдя до трёхсот двадцати семи.

– Что?

– Тебе хочется домой?

– Хочется. А ещё больше хочется увидеть папу с мамой,

– А что они будут с нами делать, когда мы вернёмся?

– Воспитывать, как и раньше.

– Ты помнишь, как тебе записали замечание в дневник?

– Не помню.
– Адам не хочет об этом вспоминать,

– Мама тогда сказала: "Нет больше нашего прежнего Адама. Его как подменили". А помнишь, потом в кухне тебя никто не замечал, никто с тобой не разговаривал. За ужином тебе не дали тарелки, и я даже не знаю, пошёл ты тогда спать или нет.