— Я — хвастун! Я — себялюбец и этим горжусь! Отпустите меня к бульону! — кричал Пыпин, но его втолкнули на пьедестал.

— Какая скромность! Какое критическое отношение к себе! — заговорили скромняги, стоявшие рядом со мной.

И весь стадион невольно отозвался одобрительным шумом.

Но вот подошла решающая минута. Трибуны замолкли, и в гробовой тишине девушки надели на шеи спортсменов лавровые венки. И тогда мои соперники предприняли отчаянную попытку отыграться. Они притворно закричали:

— Не подвергайте нас такому позору! Пожалейте! Освободите нас от этой мерзости! Иначе мы этого не переживем!

Они рыдали и делали вид, будто стараются сорвать с себя венки.

В противоположность им Пыпин затих, заинтересовался венком, ощупал его, попробовал на зуб лавровые листья и, оставшись довольным, потребовал у скромняг:

— Эй вы, если вам венки не нужны, отдайте их мне. Я такую славу люблю. Особенно в супе!

— Он ловкий притворщик! — закричали разочарованные скромняги. — И вовсе он не Самый Совершенный, этот хитрый землянин. Он обманул наши надежды! А мыто уже стали болеть за него. До полного совершенства ему так же далеко, как от нас до его родной планеты!

Пыпин, не обращая внимания на шум, подобрал все венки и, волоча их за собой, побежал к котелку, в котором все еще варился бульон из воды. Подбежав к костру, он торопливо оторвал от венка горсть лаврового листа, бросил его в кипящий бульон и аппетитно потер руки.

И стадион сразу притих. Скромняги убедились в том, что я достиг пределов скромности. А Пыпин, сам не подозревая того, совершил первое доброе дело.

Убедившись в том, что в стране скромняг началась новая эра, я отправился на поиски леса. Как мне подсказывал опыт, лес надо было искать там, где было больше деревьев. Поэтому, выйдя из города, я начал считать встречающиеся по дороге стволы и, когда их набралось до тысячи, очутился в дремучем лесу.

А вскоре я вышел на небольшую поляну и увидел небритого мужчину в звериной шкуре. Этот странный человек рыхлил землю древней мотыгой и бросал в нее зерна. Он трудился с откровенной любовью к своему занятию. С его обнаженных мускулистых плеч стекал ручьями пот, но усталость будто доставляла ему удовольствие.

— Вы не будете столь любезны и не скажете мне: как увидеть тщеславцев? — спросил я, подходя к необычному землепашцу.

— Отчего ж не быть любезным? Скажу: я и есть тщеславец, — угрюмо ответил мужчина и, горько усмехнувшись, добавил: — Да только не характерный тщеславец. Досадное исключение, в общем.

— Зря вы наговариваете на себя, — сказал я с упреком. — У вас вид честного трудолюбивого человека.

— Вот в том-то и дело, — буркнул землепашец. — Все порядочные тщеславцы по деревьям да пещерам сидят и добродетелями своими похваляются. А мне неймется все. Сегодня земледелием занялся. А вчера добыл огонь способом трения.

И он с грустью поведал мне историю своего племени, которая, как и у других народов, началась с того, что тщеславцы научились общаться с помощью голоса и ходить на ногах, освободив руки для полезных занятий. Но, додумавшись до того, что валявшиеся на земле камни можно использовать как орудия труда, тщеславцы решили, что достигли вершин цивилизации. После этого люди племени очень возгордились собой, и с тех пор они ничего не делали, только и занимались тем, что, стуча зубами от холода в пещерах, рассказывали друг другу о своих высоких достоинствах и личном вкладе в прогресс, и, конечно, давно бы вымерли от голода, если бы не этот землепашец. Пока все тщеславцы упивались своими россказнями, мой собеседник занимался охотой и бортничеством и кормил соплеменников. «А недавно, как видите, перешел к земледелию и приучил дикое животное», — и он скромно указал на пасущуюся в кустах корову.

— А что же было дальше? — спросил я с неослабевающим интересом.

Но вскоре тщеславцам стало неинтересно хвастать друг перед другом, потому что они теперь знали наизусть все о великих достоинствах каждого соплеменника, и они принялись добывать слушателей на стороне. Тщеславцы похищали необразцовых скромняг, находя их по видимым предметам туалета, и залетевших на планету космических путешественников и морочили им головы своим хвастовством до такой степени, что постепенно эти люди тоже становились тщеславцами.

— Скажите, добрейший человек: вы не видели среди них не совсем обычных детей? Девочку и мальчика? — воскликнул я, очень волнуясь.

— Скажу, видел, — ответил мой собеседник. — Девочку зовут Машей, а мальчика Толиком Слоновым. И вы абсолютно правы: они не совсем обычные ребята.

— И еще скажите: что с ними? Сделайте милость.

— Сделаю. Скажу. А вернее, ничего не скажу, потому что сам не знаю. В последний раз я их видел в кругу моих соплеменников. Те без конца потчевали ребят своими рассказами. И что сегодня стало с детьми, это мне неизвестно.