Вот разыгравшаяся Милка перегнала уже Ишку и Гнедка. У самого конца спуска она вдруг круто повернула, опустила голову и брыкнула.

И мы все видели красный фартучек и две босые ноги, беспомощно чиркнувшие воздух.

Наташа покатилась через голову под гору и исчезла в середине высокого куста. А Милка, брыкаясь, полетела без седока дальше, к кордону.

Когда мы подбежали к кустам, Наташа, насупившись, сидела возле большого камня. На запылённом лице её виднелись две светлые полоски от слёз. Они уже высохли, и Наташа думала, что мы их не заметим.

Мы, разумеется, сделали вид, что ровно ничего нам на её лице не было заметно.

— Молодец, Наташа! — сказала Соня. — А я-то думаю — ревёт, поди, вовсю.

— Чёртовы эти ишаки! — мрачно проворчала Наташа. — До чего же с них падаешь!

— А я ведь говорила тебе, что ты распускаешь Милку, — наставительно заметила Юля. — Правда, Ишка тоже непослушная, но всё-таки… А падать с неё тоже очень больно, — добавила она с большой искренностью.

— И что мне, главное, непонятно, — откликнулась я, — ведь падаешь же с лошадей постоянно, и хоть бы что! Хлопнешься и встанешь. А тут…

— Потому что лошадь высокая. Пока с неё летишь, ветер тебя поддерживает, а с ишака падаешь прямо в упор.

— Ну, это что-то не так… Выходит тогда, что с дома падать лучше, чем со стула…

— Не в этом тут вовсе дело, — прервала нас Наташа, с трудом поднимаясь с земли. Мы увидели, что она упала на камень. — Не в этом дело…

Она так и не сказала, в чём же тут дело, и пошла, прихрамывая, домой.

Было ясно, что она хотела сказать:

«Дело в том, что такой уж у Милки скверный, неблагородный характер».

Разболевшиеся волдыри на ладонях заставили нас отложить на несколько дней наш «покос». Мы ворошили высохшее сено и складывали его в копну.

Заготовка быстро подвигалась вперёд.

Большая копна была уже высушена и приготовлена да около половины копны сушилось.

Вот подвели нас эти противные руки! Такое хорошее время — и пропадает зря.

А время правда было прекрасное.

Была середина сентября. Жара уже спадала, вечерами было даже холодно.

С ледников дул прохладный ветер, а солнце грело ещё сильно, и днём было очень хорошо.

Осень уже тронула лес. Рябина и боярышник стали ярко-красные, осины пожелтели. Завились, запутались и повисли вниз курчавые гроздья дикого хмеля.

Дома видели, что мы уже несколько дней толчёмся около кордона без дела.

— Насбирали бы вы мне хмелю на зиму, — сказала раз мама. — Вот завтра я напеку пирожков — возьмите их на дорогу и отправляйтесь.

Рано утром мы двинулись в путь. Хмель рос вверх по реке, и мы решили захватить с собою сачок — половить в речушке рыбу.

— Только, пожалуйста, осторожнее, не разбейте себе голов, — проводили нас с кордона обычным напутствием.

Каменистая, крутая дорожка. С камня на камень — гоп, гоп! Ишаки застучали копытами, мы запели походную песню и бодро зашагали в гору.

Нам посчастливилось найти хорошее местечко. Хмелю там было пропасть. Мы привязали Ишку на длинную верёвку пастись и полезли на деревья, обвитые красивыми лозами хмеля.

— Нашла замечательный куст! Ух, сколько здесь хмеля!..

— А у меня-то! Идите сюда!

— Посмотрите, а вон-то… Эдак мы в полчаса наберём целый мешок.

Сначала мы ещё переговаривались, но вскоре замолчали и углубились в работу. От хмеля шёл какой-то сильный, душный запах. Я чувствовала, что руки у меня становятся ленивыми, а на голову мне словно надели тёплый ватник. Я махнула рукой и оглянулась кругом. Справа и слева раскачивались на ветках сёстры. И у них тоже руки как-то медленно шевелились.

Я только хотела спросить, не чувствуют ли они того же, что и я, как вдруг ветка под Юлей резко выпрямилась.

— Юля упала в кусты! — закричала я, с трудом стряхивая с себя оцепенение.

Мы спустились с деревьев и продрались сквозь кусты к тому месту, куда упала Юля. Она лежала на земле, глаза у неё были совсем сонные.

— Юля! Юля, вставай! — затормошили мы её.

Она встала, и мы вывели её из кустов.

— К привалу! Бежим отсюда!

Мы пробежали полянку, спустились к реке и стали мочить головы водой.

— Давайте купаться!

— Идёт! Выкупаемся, наловим рыбы, сварим уху, а потом досбираем этот злосчастный хмель.

— У меня в голове тошнит от него, — заявила Юля и первая, сбросив одежду, полезла в реку.

Мы накупались до синевы, так что зуб на зуб не попадал; исходили речушку, скользя и царапая босые ноги о камни; тыкали сачками под скалы и шарили в затонах. В сачок попалось пять маленьких рыбёшек.

Мы развели на берегу огонь и стали варить уху.

Уха вышла превкусная, с луком, с картошкой. Мы аппетитно хлебали ложками прямо из котелка и вели очень интересный научный разговор: почему Ишка, когда кричит, непременно оттопыривает хвост?