–  Да нет, чего же... Для Лопатина я тоже ходила. Посылал за папиросами. Даже за спиртом.

По лицу Лиды пробежала тень. Как и всегда, когда она упоминала имя Лопатина. Цагеридзе уже знал из разных разговоров, что Лопатин просил Лиду выйти за него замуж, повторял свою просьбу чуть не каждый день до самого последнего своего часа, а сам между тем ходил ночевать куда придется. Василий Петрович однажды объяснил это так: "Любил первую. По всем законам, какие есть, - первую. Любил, словно лебедь. А она ушла. К другому. Подло ушла. И сына оторвала с собой. Притом с позором Лопатину: суд, елементы. А он ей не то елементы - все, что от зарплаты еще оставалось, все премии свои подчистую - все отсылал. Любил. Ништо - брала без звука! Он затосковал. Ну и пошло. В спирт ударился. Сплав - холодно. А там, под пьянку, у которой-нибудь пригрелся. Так, без тепла. Черт его знает зачем? Потом пошло и пошло. Слава: "Лопатин алкоголик, Лопатин распутствует". По фактам - все так. А на Лидку надеялся. Как первую, уже не любил. Это только раз у человека. А надеялся. Могла бы вытащить. Не поняла. Не поверила. Не захотела. Тоже правильно. Ей двадцатый, а ему за пятьдесят. Не совпадает. Попал мужик в беду, выходи сам как знаешь. В таком деле жестокость к себе быть должна. А у него полной силы воли не было".

Цагеридзе подумалось вдруг: а не понимала ли эта девушка и Лопатина, не понимает ли теперь вот и его, Цагеридзе, просто, так, что начальникам все дозволено? Как боится Лида, чтобы не оставался он ночевать в конторе! Убереги тогда себя от дурной молвы...

Он даже покраснел от этой мысли.

–  Я должен извиниться перед вами, Лидочка, - поспешно сказал он. - Это была моя очередная ошибка. Такого случая в жизни Цагеридзе, чтобы он умер с голоду, еще не было. С перепечаткой своих никуда не годных приказов я и так задержал вас дольше, чем следовало. Идите, пожалуйста, домой. Отдыхайте.

–  Зачем вы говорите: "негодных приказов"?

–  А вы в них верите?

–  Верю, - сказала Лида. И тоже почему-то покраснела. Крупные серьги в ушах у нее закачались сильнее. - А поесть вам я принесу.

–  Не надо! Если то была моя просьба, это приказ. А приказы мои, вы сами сказали, вам нравятся.

Лида молча повернулась и вышла.

В красном уголке народу набилось, пожалуй, не меньше, чем на танцах. Цагеридзе удивился. Он же не созывал общего собрания! Он нарочно велел написать в объявлении, что приглашаются только желающие. Это все - желающие?

Цагеридзе не стал подниматься на возвышение, где обычно размещался президиум. Попросил снять оттуда небольшой столик и поставить внизу. Это подходило как-то больше к задуманному им разговору.

–  Нет ничего хуже, - сказал Цагеридзе, усаживаясь, - нет ничего хуже начальника, который не решается сразу отдавать категорические приказы, а ходит, как кот вокруг горячего мяса. Сегодня я хочу снова послушать ваши советы.

–  Это неплохо! - выкрикнул кто-то от двери.

–  Допустим, неплохо. Но и не очень хорошо. Прошел почти целый месяц, я все советуюсь, все пробую, а твердо решить ничего не могу. Что тут хорошего?

–  Ежели общим умом еще не достигли, с тебя одного не спросится! выкрикнул тот же голос.

–  Почему не спросится? - возразил Цагеридзе. - На мое образование государство истратило большие деньги. Чему я тогда научился, если сверх народного опыта ничего не могу прибавить от своих инженерных знаний? За что Николай Цагеридзе получает зарплату выше, чем голос, с которым он сейчас разговаривает?

Все засмеялись, а "голос" выкрикнул снова:

–  Да летом-то я не менее твово зарабатываю!

Цагеридзе пощипал свои коротенькие, подстриженные усы.

–  Где можно не спорить, я рад не спорить. И еще я рад, что "голос" пока поддерживает начальника. Поддержит ли он его и тогда, когда начальник решительно объявит: спасаем замороженный лес, вступаем в борьбу с ледоходом!

–  Так это смотря как, - с сомнением выговорила одна из женщин, сидевших поодаль, у окна. - Ледоход - его и в сторону не отвернешь и не остановишь. Это все одно, как наше женское дело, когда родить срок придет...

Соседки, пересмеиваясь, зашикали на нее.

–  Ну, вот, - протянул Цагеридзе, - все благополучие мое и кончилось... Начинается борьба не с ледоходом, а с начальником. Товарища Булатову я запомнил. Вместо женского мастерства пришивать пуговицы она показала другое мастерство - как их отрывать на мужских костюмах. Мне тогда дорого стоило сохранить пуговицы: пришлось уступить "котеж". Не знаю, чем теперь с Булатовой сумею я рассчитаться?

–  Миллионом, который во льду, - торопливо подсказал Максим. И довольный огляделся: здорово ли это у него получилось?

–  Правильно, Петухов! Это единственное, чем я могу свободно распоряжаться. Если товарища Булатову устраивает один миллион, я ей этот миллион предлагаю.

Все одобрительно засмеялись. Цагеридзе почувствовал: ему сейчас доверяют, ждут от него, коли пригласил на совет, главного разговора. Он начал его.

–  Прошу послушать. Идея такова. Не считаясь с тем, что ледоход, как сказала товарищ Булатова, наступит в свой обязательный срок, - я надеюсь, я хочу отодвинуть его, этот срок! - Цагеридзе помолчал, чтобы придать большее значение своим словам. - Отодвинуть срок. Но только в протоке, в запани. А главным руслом тем временем пусть себе идет ледоход. Вы скажете: Цагеридзе хитрый. А вот как это сделать? Мне очень хочется быть хитрым! Прошлый раз некоторые товарищи уже советовали построить ледяную дамбу. Но другие резонно сказали: "Нужно делать очень широкую, прочную и, следовательно, очень дорогую дамбу. А воду на дамбу качать насосами. Во что обойдется?" Правильные были слова! Теперь прошу послушать меня. Какой лед взламывается легче всего и раньше всего? Тонкий лед, дряблый, подтаявший. Правильно? Но если в запани, в протоке весь лед будет, скажем, вдвое толще, чем вообще в реке, он от весеннего тепла раздрябнет позже. Во всяком случае, позже, чем лед в главном русле, и ледоход начнется там, пойдет туда, где сопротивление слабее. Вот в чем идея.