Шрифт:
Ветер все завывал. Я подумал о Люке и решил сблефовать:
— У вас нет выбора. Я нашел жерло.
Она засмеялась отрывистым смехом, который быстро перешел в гулкое клокотание:
— Ты все врешь. Будь это правдой, здесь не было бы ни тебя, ни этих твоих вопросов третьеразрядного полицейского.
Несмотря на сарказм и обращение на «ты», я почувствовал, что в чем-то взял верх. Агостина знала, что я продвигаюсь на ощупь, но само слово «жерло» означало, что я шел по иному следу, чем полицейские из Катании. По единственно верному следу, который я сам еще плохо различал. Она прошептала:
— Я так сделала, потому что должна была отомстить.
— Кому? Сальваторе?
Она несколько раз энергично кивнула, как делают дети, когда им предлагают лакомство.
— Что же он вам сделал?
— Он меня убил.
Сальваторе — жестокий муж. Сальваторе, до смерти избивающий Агостину. Агостина, поклявшаяся отомстить за себя, убив своего мужа. Обо всем этом я не нашел в деле ни строчки, ни намека. И потом, когда мстят мужу, выбирают более простой и быстрый способ.
— Расскажите.
Агостина не сводила с меня пылающих глаз. В воздухе кружились песчинки и липли к моему потному лицу. Я повторил:
— Расскажите.
— Он убил меня, когда мне было одиннадцать лет.
— Когда вы упали со скалы?
— Это он меня столкнул.
Сальваторе-подросток в роли убийцы. Мальчишка, хладнокровно толкающий девочку в бездну. Невероятно. Агостина продолжала:
— Сальваторе был грубым… нервным… непредсказуемым. Мы стояли на краю пропасти и толкались в шутку. И вдруг он столкнул меня вниз. Просто так.
— Но вы об этом никогда не упоминали после падения.
— Я не помнила.
— И вы вышли замуж за Сальваторе?
— Говорю вам, я ничего не помнила.
— Кто же вернул вам память?
— Ты задаешь мне вопрос, ragazzo? [24]
И снова расплющенная морда демона. Падший ангел, порочный, лукавый, открывший правду этой молодой женщине, чтобы подтолкнуть к мести. Судя по настенным часам, у меня оставалось всего три минуты.
Когда я снова взглянул на Агостину, ее губы были растянуты в гнусной, развратной ухмылке, причем уголки рта были вывернуты в разные стороны: один вверх, другой вниз.
24
Парень (ит.).
Я закашлялся, но решил идти до конца:
— Дьявол подсказал вам правду, так ведь?
— Да, он явился мне в глубине моего сознания…
Она просунула руку под блузку и стала ласкать себе груди. Мне вдруг показалось, что по комнате расползается страшный холод.
— Он вами руководит?
К холоду присоединился приглушенный запах, тошнотворный и гнилостный.
Она опустила руку и просунула ее между ног.
— Это было как сон… — прошептала она. — Да, он приказал, но его приказ был лаской… наслаждением… Давно ты не трахался, ragazzo?
— И это он внушил вам способ убийства?
Внезапно Агостина задержала дыхание, потом медленно выдохнула, словно коснулась чувствительной точки своего лона. Глаза у нее сузились, как у лисы, и она продолжала мастурбировать.
Казалось, в комнате становится все холоднее, а зловоние усиливается. Несло застоявшейся водой, тухлыми яйцами и почему-то ржавчиной. Нечто среднее между запахом экскрементов и металла.
— Вы же чудесно исцеленная, — процедил я сквозь зубы. — Ваше исцеление, физическое и духовное, признала сама Римско-католическая апостольская церковь. Почему же вами движет Сатана?
Агостина не ответила. Вонь стала непереносимой. Изо всех сил я старался подавить чувство, что здесь, в этой комнате, кроме нас присутствует кто-то третий.
Агостина перегнулась через стол. Ее взгляд был затуманен:
— Ну что, нашел жерло?
Вдруг она вскочила и обняла меня за шею. Она лизнула мне ухо, и ее смех оглушил меня. Язык у нее был жесткий и шершавый.
— Не расстраивайся, котик, жерло тебя найдет, оно…
Я отшвырнул ее от себя, охваченный тем же омерзением, что и в Богоматери Благих дел, когда меня осквернил тот таинственный взгляд. Теперь по комнате кружились вихри: стужа, ветер, зловоние. И еще — тот, «другой».
— Хочешь, я возьму в рот, — шептала она, — как проститутка… как лесбиянка…
— Вам известно имя Манон Симонис?
Она вынула руку из-под стола и понюхала:
— Нет.
— А Сильви Симонис?
— Нет, — проговорила она, облизывая пальцы.
— Сильви убила свою дочь Манон, решив, что в ту вселился дьявол.
— Никто не может нас убить, — засмеялась Агостина. — Он защищает нас, понятно?
— Что вы должны делать для него?
— Я оскверняю, опустошаю. Я — недуг.