Шрифт:
Слева от меня скрипнуло дерево.
В первом ряду кто-то только что пошевелился. Я различил седые волосы, широкие плечи — и белый воротничок. Священник. Я подошел к нему и замер, пораженный совершенством картины.
Человек с широкими, прямыми, как спинки скамьи, плечами стоял на коленях, склонив серебристый затылок, как будто для причастия. Я видел не просто верующего за молитвой, но, я в этом уверен, воина. Сильного человека, праведника, пришедшего из прошлого.
Он поднялся и, перекрестившись, вышел в центральный проход. В скупом свете я разглядел его лицо и попятился от удивления. Я знал этого человека.
Это был тот священник в светском, которого я заметил во время мессы по Люку.
Человек, которому Дуду передал пенал из черного дерева.
Я сделал шажок, чтобы выйти на свет, но он уже давно меня заметил и без колебания направился ко мне. Его лицо с тяжелой челюстью соответствовало плечам атлета, обтянутым черной курткой.
— Вы пришли.
Выговор был четкий, священнический, без следа акцента.
— Это вы назначили мне встречу? — спросил я глупо.
— А кто же еще?
Я был ошеломлен:
— Кто вы?
— Анджей Замошский, нунций Ватикана в нескольких странах, в том числе во Франции и Польше. Забавная у меня судьба: иностранный посол в родной стране.
Немного привыкнув к его речи, я различил легкий акцент. Настолько легкий, что трудно было сказать, влиял ли на него родной язык или все остальные, на которых он говорил. Я обвел рукой неф:
— Почему эта встреча? Почему здесь?
Прелат улыбнулся. Теперь я рассмотрел его в подробностях. Энергичные черты, заостренные серебристыми прядями на висках. Радужки ледяного голубого цвета. Нос, тонкий, прямой, почти женский, смотрелся странно на его лице инструктора спецназа.
— На самом деле мы никогда не расставались.
— Вы за мной следовали?
— Зачем? Мы идем одной дорогой.
— У меня уже не хватает терпения для разгадывания загадок.
Мужчина повернулся, потом быстро преклонил колени. Он указал на боковую дверь, из-под которой выбивался свет.
— Идемте со мной.
82
Облицованная светлым деревом исповедальня напоминала шведскую сауну. Здесь пахло сосной и ладаном. Но аналогия на этом заканчивалась, так как холод здесь стоял собачий.
— Дайте мне ваш плащ. Мы его высушим.
Я послушно передал ему плащ.
— Чай, кофе?
Замошский положил мой плащ на небольшой электрический радиатор, затем взял термос и быстро свинтил с него крышку.
— Пожалуйста, кофе.
— У меня только «Нескафе».
— Неважно.
Он положил чайную ложку порошка в пластиковую кружку и залил кипятком.
— Сахар?
Я покачал головой и осторожно взял кружку, которую он мне протягивал.
— Здесь можно курить?
— Разумеется.
Поляк подвинул ко мне пепельницу. Эти церемонии, эта вежливость между незнакомыми людьми на фоне убийств и фанатизма казались фантастикой.
Я закурил и устроился на стуле. Мне еще не удалось преодолеть разочарование — Манон нет, никакой таинственной дамы под сенью храма. Но я чувствовал, что эта новая встреча даст свои плоды.
Мужчина повернул другой стул и уселся на него верхом, скрестив руки на спинке, — его черные манжеты искрились. Поза была, по-видимому, срежиссирована так же, как и непринужденность.
— Вы знаете, что меня интересует, не правда ли?
— Нет.
— Тогда вы менее продвинулись, чем я предполагал.
— Вам бы надо мне помочь. Кто вы? Что вы ищете?
— Аббревиатура КИК вам что-нибудь говорит?
— Нет.
— Клуб интеллектуалов-католиков, созданный в Кракове после Второй мировой войны, когда Иоанна Павла II звали Каролем Войтылой. Он принадлежал к этому клубу. В эпоху «Солидарности» его члены потрудились на славу, чтобы изменить расклад. По меньшей мере так же, как Валенса и его команда.
— Вы принадлежите к этой группе?
— Я возглавляю особую группу, которая возникла в шестидесятые годы. Оперативную группу.
— Вы мне сказали, что вы папский нунций.
— Я езжу с дипломатическими поручениями, что позволяет мне расширять, скажем так, мою сеть.
Продолжение я угадал. Новый религиозный фронт, который занимался «лишенными света» и их преступлениями, но, без сомнения, более энергично, чем теоретик ван Дитерлинг. Духовная полиция.
— Вас интересует мое досье?