– Сижу, скучаю без тебя. Ты вот большим человеком стала...

– Да я всегда была немаленькой. Но тебе тоже грех жаловаться, ты профессор...

– А ты почти руководитель спецслужбы дружественного государства...

Лела фыркает:

– Вот именно - почти... Хочешь, сделаю тебя академиком... у нас? Будешь жить в чудесном домике, в горах. Я буду иногда к тебе приходить. Хочешь?

Я молчу.

– В общем, я и сама понимаю, что это бред...

Вздыхает, несколько секунд молчит и тихо:

– Я закрутилась - у меня - террористы, у меня - заложники... Я стала злой старой коровой... Помнишь, мы на Острове смотрели мультфильм...

Я издаю возмущенный вопль. Перебиваю:

– Там, в мультфильме была очаровательная коровушка и у нее, у Буренушки были такие же чудесные ресницы, как у тебя... Милая Лела, мне сняться твои ресницы... И не клевещи на себя: ты на два года моложе меня... А коса, твоя волшебная коса, она цела?

– Нет, косу пришлось отрезать...

Издаю громкий протяжный стон. Она говорит почти испуганно:

– Но послушай, Кот, у меня физкультура для личного состава два раза в неделю и я должна пример подавать ... и вот, пришлось... Тебе жалко? Скажи еще про ресницы...

– Я ранен... смертельно ранен стрелами твоих ресниц... они мне сняться...

Мы оба замираем - я случайно или нет, но сказал ту же фразу, что тогда, в Ташбаане... Молчим долго. Наконец Лела не выдерживает:

– Ты по-прежнему все это помнишь?

– Я буду помнить то, что случилось там, всегда. Да и есть, кому напомнить. Давай не будем об этом. Не сыпь мне сахар в пиво...

– Меня всегда потрясало - тебе больно, но ты шутишь, смеешься, а глаза грустные, больные... Я далеко, но вижу это. Ты простил мне, что я тогда отодрала тебя за ухо?

– Я и не сердился не секунды - ты совершенно правильно сделала. Я это вполне заслужил. А ты простила меня, что я тогда... не остался?

– Я бы никогда не простила бы тебе, если бы ты тогда остался...

Опять молчим и вдруг на том конце еле слышно:

– Я ... до сих пор... люблю тебя.

– И я ...

Но Лела не дает мне сказать:

– Не ври! Может, тогда на Острове, те несколько часов...

– Ладно, Лела-Лелушка, ведь я тоже неплохо знаю тебя. Ты ведь по делу звонишь?

– Да, Кот, я тебе всегда звоню по делу. И видимся мы с тобой только по делу. Но ты все-таки помни... то, что я тебе только что сказала.

– А ты что-то сказала или мне послышалось?

– Я сказала.

– Я это буду помнить всегда - вместе с твоими волшебными глазами, ресницами и косой, которую ты, увы, отрезала, но я этого, к счастью, не увидел... А теперь говори по делу.

– Ты знаешь, я ужасно не люблю, когда у меня над головой по неизвестной причине разваливаются новейшие самолеты-штурмовики. Тем более мы хотели их у вас покупать. Вот с детства я этого не люблю. Я прошу тебя заняться этим делом...

– Что же меня все уговаривают? Вот одну только что выпроводил...

– Женщину!? Нет, Кот, ты неисправим!

– Не ревнуй, у нас ничего не было...

Лела только усмехается. Недоверчивая. Впрочем, у нее работа такая. До чего люблю оперативную связь - качество отменное: и громко, и слышно каждый вздох. Продолжаю:

– Ладно. Я займусь этим делом. Но только ради тебя, ты слышишь? Только ради тебя...

На том конце вздох и опять чуть слышно - не понять то ли услышал, то ли почудилось:

– Я тебя ...

И громко:

– Пока, Котенок!

И громкое противное мяуканье гудка оперативной связи. Вот так. И когда она позвонит теперь - неизвестно. И позвонит ли вообще. Все-таки нехорошее слово "Никогда". Плохое, можно сказать, слово. Негодное.

"Если это программист, он долбит. Если он не долбит - плохой, негодный программист". Вернемся к программистским делам.

Поднимаю трубку:

– Соедините с Главным конструктором системы. Здравствуйте, Сергей Федорович. Мне хотелось бы получить от вас трассы программ управления силовой установкой машины на следующих субкритических режимах полета.

И я начинаю нудно перечислять индексы. Главный конструктор прилежно записывет.

– Это все?
– вопрошает уважаемый Сергей Федорович.

– Нет. Еще, пожалуйста, перепишите в какой-нибудь удобоваримой форме показания неразрушающихся блоков контроля.