– Может, еще хадж в Мекку посоветуете совершить? Так сказать, для полного очищения?

– Ну, это вам, пожалуй, слабо будет. Не сумеете. А вот потолковать по душам могли бы попытаться.

– Полагаете, получится?

– Ну… Во всяком случае попробуем. То есть, может, я незамысловато рассуждаю, но, по-моему, для мира вы еще не потеряны.

– Что вы говорите!

– Да, да! Имеется, знаете ли, такое смешное подозрение. А значит, есть за что побороться.

– Видел я вашу борьбу!

– Да дело, собственно, не в нас. Есть, знаете ли, другие силы.

– Ну-ка, ну-ка! – я встрепенулся. – Пожурчи-ка мне насчет этих сил! Интересная темочка!

– И пожурчал бы. Только сдается мне, ты о них больше наслышан, чем я, – Костиков тоже перешел на «ты». – Как пить дать, наслышан, – потому и мечешься, как угорелый. Прищемили тебя, Ящер, хвост, на мозоль любимую наступили, вот ты и начал месить кулаками воздух.

– Продолжай!

– А что продолжать, – Костиков раздраженно пожал плечами. – генеральчик-то покойный от безопасности – тоже твоих рук дело, а это куда как серьезно!

– Что за фантазии! Причем тут я?

– Не юли! Притянуть мы тебя, конечно, не притянем, улик нет, да только стоит ли отпираться? Свои же люди! Твоих ребят у «Южного» в окрошку посекли, вот ты и подписал мужичку смертный приговор. Так сказать, за подлую измену. И все бы ничего, да только нестыковочка имеется в деле! Маленькая такая! С изюмину.

– Что еще за изюмина?

– Изюмина такая, что не сдавал тебя любимый твой генерал! Преданность хранил до гробовой доски.

– Не понял!

– А ты попробуй понять! Кто тебя долбал в «Южном», вообще никто не знает. Ясно, что не урки. Но и не безопасники – это точно. Последние после гибели генерала вообще всех на уши подняли, в войсковые части запросы не поленились послать, экстренное расследование развернули. – Костиков сердито сопел. – Даже гаишников с пристрастием прошерстили.

– И что?

– А ничего. Никого и ничего. Не въезжали в город броневики. Ни по одной из дорог. И ОМОН на твоих парней не кидался.

– А вы?

Капитан фыркнул.

– За свою службу я тоже ручаюсь.

– Великолепно! Кто же тогда бил по ресторану из пулеметов?

– А никто. Призраки. Возникли ниоткуда, сделали свое дело и растворились в воздухе.

– БТР-призраки? Весело! – я не улыбался.

– Еще бы! Вот и я, понимаешь, в задумчивости пребываю. Кого ж ты припек до такой степени, что давить тебя начали аж потусторонними силами? – Костиков вяло ухмыльнулся. – Может, ты из нацистов скрытных? Обидел какой-нибудь патриотический фронт – вот и мстят, голубчики.

Я поморщился.

– Бред сивой кобылы!

– Спасибо за кобылу. Но что мне, простите, еще предполагать и думать? Кончились мои варианты. Без того не густо было, а после той ноченьки окончательно иссякли. Реальное мягко перешло в ирреальную плоскость, а я, признаться, был материалистом, – таковым, наверное, и помру. Вот и хватаюсь за что ни попадя. Чем не соломинка – национальный вопрос? Его хоть пощупать можно! И, если, к примеру, ваши орлы раздолбали какую-нибудь синагогу или тех же мусульман обидели скабрезным анекдотом, тогда совсем другая история!

– Бросьте! – Мы снова были твердо на «вы». – Ни синагог, ни мусульманских кладбищ я не разорял.

– Значит, национализм здесь ни при чем?

– Какой там, к черту, национализм! Пушкин был негром, а Чаплин евреем. После таких примеров только последний идиот двинет в националисты. То есть, если руки чешутся, тогда, конечно! Можно и рубаху на груди рвать, и инородцев клеймить, но, честно говоря, мне это как-то без разницы – за чуб кого-либо дергать или за пейсы. – Выходит, опять несостыковочка. – Костиков вздохнул. – Никакой вы, к сожалению, не ура-патриот и не нацист. Ростом, так сказать, не вышли.

– А кто вышел?

– Вот и я о том же. Кто, черт подери, точит на вас зуб?

Я хмуро уставился в окно. Сказать было нечего.

– Мда… А ведь я, кажется, был с вами откровенен. И про генерала карманного все честь по чести объяснил, и от ярлыка нациста освободил. Чем порадуете в ответ?

Повернув голову, я встретил взгляд капитана. Глаза, в которые не слишком хотелось заглядывать. Та же безмерная усталость и то же безрадостное ожидание, все знакомо до слез. Точно в зеркало глянул. На самого себя. И не очень было похоже, чтобы он лукавил со мной. Даже гениальный актер на чем-нибудь да споткнется. Костиков действительно говорил правду. Не было у чекистов никакой особой программы, и Васильич накануне своего рывка наверх вряд ли стал бы так рисковать. Был я ему обязан, и он это прекрасно знал. Во всяком случае мог потерпеть еще какое-то время. Наверняка мог! И уж, конечно, не отважился бы кидать спецназовцев наобум, без надлежащей подготовки, без малейшей гарантии, что я не уйду из «Южного» живым. Не-ет! На такое едва ли он мог бы решиться.