АРТУР СЭЛЛИНГС

ВСТУПЛЕНИЕ В ЖИЗНЬ

– Кош-ка читается Кошка, - сказала Эм.

– А что это - кошка?
– спросил Пол.

– Да вот же она. Посмотри, какой у нее длинный полосатый хвост.

Но Пол обиженно оттолкнул книгу.

– Хочу кошку, живую кошку, хочу таскать ее за хвост.

– Кошки существуют не для того, чтобы их таскали за хвост, - сказала Эм. Ну давай, ко-шка читается...

– Кошка, кошка, КОШКА!
– завопил он и затопал ногами.

Эм замолчала было, потом снова принялась за дело.

– Так вот. Кошка сидит на ковре. КО-ВЕР, ковер. Вот тебе ковер, - Она протянула мальчику коврик.
– Настоящий ковер.

Пол презрительно фыркнул и, следуя непостижимой ребячьей логике, сказал:

– ? почем ты знаешь, для чего кошка, ведь у нас кошки нет?

Будь Эм человеком, она бы тяжело вздохнула. Но она лишь подумала, хорошо ли, что малыш задал такой вопрос. С одной стороны, хорошо - это показывает, что он способен рассуждать; с другой стороны, плохо - это может помешать его занятиям. Вот Элен совсем другая. Она просто слушает и повторяет слова, только никогда не известно, понимает ли она значение этих слов.

– Ну, почему у меня нет настоящей кошки, Эм?
– спросил Пол.
– В книжке у мальчика есть кошка. А у меня почему нет? Почему у меня нет настоящей живой кошки? Хочу живую кошку, не в книге, а живую. Как мы.

В мозгу Эм пронесся целый рой мыслей. Прежде всего, сама она ведь не живая, не по-настоящему живая. И от этой мысли возникло нечто такое, что человек назвал бы болью. Однако это было что-то другое, хуже, - ведь робот не может испытывать боль. И еще Эм подумала, как трудно и плохо учить малышей по книжкам, где рассказывается о детях, которые живут совсем по-другому, как трудно избегать их вопросов и все время уводить их в сторону...

– Джей перед сном читал мне рассказик, там кошку взяли и купили в магазине. А мы почему не купим кошку в магазине?
– Пол наморщил лоб и жалобно прибавил: - А как это - купить?

Надо поговорить с Джеем, подумала Эм, пусть не читает им все подряд. Он слишком благодушный, слишком беспечный.

– Как это купить?
– твердил свое Пол и тянул ее за металлическую коленку.

– Ну, это значит отдать что-нибудь в обмен на что-нибудь другое. Например...
– Она запнулась: что же дальше? Но ведь она правильно сказала. Она слышала это от взрослых... в пору, когда здесь еще были взрослые. Они шутили над этим, люди ведь всегда шутили, потому что здесь у них слово покупать и другое... как же это... а, продавать... не имели смысла.

– Это не важно, - сказала она.

– А что важно?

– Учить уроки.

– Нет, а что это - важно?

– Если будешь учиться, узнаешь, что значит важно.
– Едва договорив, Эм поняла, что объяснение ее не слишком убедительно, тем более для шестилетнего ребенка. И поспешно прибавила: - Вот выучишь, что означают все трудные слова, и тогда сможешь читать все книги. Все толстые книжки, в которых полным-полно трудных слов.

Странно, но, услыхав про толстые книжки, он ничуть не обрадовался, как бывало прежде.

– Они все врут!
– выпалил он.
– Не хочу ничего учить. В книжках все врут... про всяких кошек, и про деревья, и... А их вовсе и нету...- И Пол горько разрыдался.

– Не нету, а нет, - поправила Эм и тут же с досадой спохватилась. Как будто это имеет значение, когда их всего-то осталось четверо. Она протянула руку, желая утешить мальчика, но он увернулся.

– Ну, полно, - сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал по-человечески мягко, ласково, утешительно и зная, что ей это не дано.
– Во всяком случае, деревья у нас есть.

Он поднял на нее глаза - лицо его вспыхнуло от негодования.

– Это не деревья!
– сердито крикнул он.
– Это какие-то противные сорняки. На настоящее дерево можно влезать.

– А мне казалось, ты говорил, что в книжках про деревья пишут неправду, сказала Эм. На этот раз ей удалось понизить голос почти до шепота: может быть, Пол поймет, что она просто шутит.

Но он в ответ снова расплакался.

– У нас есть деревья, - повторила она.
– Во всяком случае, они у нас были. И опять будут.
– Будут ли? Надежды мало, но думать об этом не хочется, и Эм не стала думать.
– Я видела их собственными глазами. Ведь ты веришь своей Эм, правда?
– Она снова протянула руку, и теперь он не стал увертываться. Он уткнулся в ее жесткие, холодные металлические колени.

– Ой, Эм, - всхлипывал он.
– Ой, Эми.

Но теперь это уже не были слезы гнева и отчужденности, малыш был с ней, он плакал об общей потере, так что, будь Эм человеком, она бы, наверное, тоже заплакала. Но она лишь погладила его влажные светлые волосы своими неуклюжими, не приспособленными для этого пальцами и сказала:

– Ну, тише, тише, - но слова эти прозвучали чересчур громко, механически, и она не стала больше ничего говорить, взяла мальчика на руки и принялась покачивать, и он успокоился.