Шрифт:
— Никто не засел, — рассердился Геметов. — Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся — и следом.
— Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, — сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: — Разрешите, пожалуйста…
Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.
— Неистовая ты, ей-богу…
— Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?
— Сказал же… Пошли машины перегружать, ребята!
Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский «ГАЗ», а передвижки и оборудование для электростанции — к Проценко.
Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:
— Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?
Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.
Геметов сначала растерялся, а потом заорал:
— Чего, чего?!
— Я хоть и татарин, — медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, — а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, — он хлопнул себя по набитым карманам, — усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет.
— Ну и жох, — протянул Геметов. — Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта.
«Воронов, любимый мой Воронов, — думала Наташа, перегружая тюки с крупами, — скоро, совсем скоро я увижу тебя…»
Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл «Амурские волны».
Наташа взглянула на часы и сказала:
— Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.
Длинный, нескладный Гостев покраснел.
— Я не умею, — тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.
В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью.
Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями.
Потом Наташа танцевала с Геметовым.
— А я безногий, что ль? — перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.
Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал:
— Ну, пока! Я поехал потихоньку.
И вышел, не дожидаясь девушки.
Глухая ревность кровь пьянит,Пусть Гостев нас тут не винит,— сказал вслед ему Проценко.
Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.
Все вышли провожать их.
— Осторожней, парень, — сказал Геметов, — дорога — сам знаешь.
— Чего там…
— Там «чего» нет, — ответил Геметов, — не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, — а вот «ничего» там быть может. Постиг?
Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину.
«Как же они будут в такую стужу ремонтировать? — подумала Наташа. — Разве мыслимо?» Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась.
Гостев недоуменно посмотрел на нее.
…Лед вспузырило, как простоквашу.
— Через реку махнем, — сказал Гостев, быстро взглянув на светящийся циферблат часов, — а там до дома пять километров.
— Успеем к двенадцати?
— Должны.
— А Геметов волновался…
— Правильно делал. В тайге без дружбы нельзя.
Наташа не поняла.
— Ну, когда один, — пояснил Гостев. — В тайге одному нельзя, пропадешь зазря.
— Это верно, — согласилась девушка.
— У меня к вам вопрос.
— Какой?
— Вы нашему товарищу Воронову не родственницей будете?
Наташа улыбнулась.
— Нет.
— Странно, — вдруг обрадовался Гостев. — А то мне ваша личность показалась знакомой. У Воронова на столе стоит. Только там значительно некрасивше. Это точно.