Провожая его, на вокзале нашла она было носильщика, но Сыромолотов спросил ее грозно:

– Это зачем же вы выдумали?

– Нельзя же, Алексей Фомич, чтобы вы сами чемодан такой тяжелый несли!
– горячо заступилась она за свою выдумку.

– Как это нельзя? Кто запретит мне это?

И Сыромолотов отмахнулся от носильщика и понес сам и чемодан, и свои картины, скатанные в толстую трубку, и саквояж, ничего не оставив даже и для Марьи Гавриловны, стремившейся ему помочь.

Простился он с ней на взгляд других довольно сумрачно, а на взгляд ее самой - растроганно, так что даже задрожал у нее подбородок от нахлынувших чувств.

Но вагон, в котором получил место Алексей Фомич, был хотя и мягкий, однако не плацкартный, и занять в нем удобное для сна верхнее место без носильщика оказалось гораздо труднее, чем он предполагал.

Свободное место, правда, оказалось в одном купе, и он даже успел положить на него картины, но только что поднял вровень с ним увесистый чемодан, как услышал сзади:

– Тубо! Это кто тут мостится на мое место?.. Послушайте, вы-ы!
– и на плечо его легла чья-то рука с грязными ногтями.

Сыромолотов успел все-таки установить чемодан рядом с саквояжем и только тогда обернулся и увидел какого-то явно очень пьяного штабс-капитана с мутными глазами, потным носом, чалыми обвисшими усами.

– Вам что угодно?
– спросил его Сыромолотов.

– Это место облюбовано мною, а-бо-ни-ровано мною, черт возьми! постарался как мог отчетливее выговорить штабс-капитан.

– А я его занял, так как мысли и замыслы ваши были мне неизвестны, а чего-либо вашего на этом месте не лежало, - вот и все!
– объяснил художник.

– Па-атрудитесь а-ачистить!
– гаркнул штабс-капитан с такой миной при этом, что Сыромолотов не мог удержать невольной усмешки.

– Вы-ы что ощерились?
– рявкнул штабс-капитан.

– Что это значит?
– насколько мог спокойно спросил Сыромолотов.

– Нне понимаешь по-русски?

И штабс-капитан поднял кулак.

В купе было еще два офицера, державшиеся безучастно, и к ним обратился художник:

– Господа! Не можете ли вы укротить своего товарища, иначе я вынужден буду его изувечить.

Это подействовало. Один из офицеров обнял буяна и постарался вывести его из купе, а Сыромолотов поднялся на верхнее место, расположил на полке чемодан, на сетке - картины, наконец улегся и сам, чтобы показать кому угодно другому, не только пьяному штабс-капитану, что место действительно, а не мысленно только занято, притом занято очень прочно.

Глядя в окно, увидел он в последний раз Марью Гавриловну и нашел, что не только лицо ее, но даже и простенькая шляпка с каким-то выцветшим матерчатым цветочком имеют осиротевший вид... И ему жаль стало покинутого уюта.

Пробежал кондуктор, свистя в свой жестяной свисток. Поезд дернулся и стал; дернулся еще раз и снова стал; наконец двинулся.

Так началась поездка весьма засидевшегося на одном месте художника в возбужденную небывалой войной столицу России.

Теперь, когда поезд шел и шел на север, Сыромолотов мог до усталости в глазах глядеть в окно на ежеминутно меняющийся пейзаж степного Крыма и думать без всякой помехи.

Есть летучие рыбы, но есть еще и такие, которые способны благодаря особому устройству своих жабр и плавников долгое время дышать воздухом вне воды и не только передвигаться по земле - покидать высыхающие водоемы и переползать в другие, если они имеются поблизости, - но даже и вскарабкиваться на деревья, откуда открывается перед ними широкий кругозор.

Сыромолотов теперь был похож на такую именно рыбу. Из города средней величины, не маленького, но и не очень большого, жизнь в котором не могла всколыхнуть в достаточной степени даже и война в Европе, он медленно, но верно полз туда, где не могло не царить великое беспокойство мысли.

Приобщиться именно к этому беспокойству, чтобы озарить им свое собственное, стремился художник, и ему доставляло осязаемое удовольствие уже то одно, что за три дня дороги он может привести все свои мысли в полную ясность.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЦАРЬ В МОСКВЕ

I

В то время как художник Сыромолотов решал сдвинуться с места, чтобы подышать бурным воздухом столицы, царь из столицы приехал в древний русский город, первопрестольную Москву, для "единения со своим народом".