Шрифт:
– Так-то вот... Хлеба больше ни кусочка нет... Завтра срок нам выходит за хлебом в город итить, а это было на утро себе оставили... Ну, уж ешь, когда голод имеешь... Мы в двадцать первом сами голодали, знаем.
Гость покачал головой в мокрой тяжелой кепке, взял в очень широкие лапы горбушку, посмотрел на нее презрительно, переломил пополам и сказал густо:
– Вина станешь!
– Вина не имеем, - ответил горбатый.
– Ка-ак это не имеем? Чтоб сейчас было!.. На винограднику сидят, да чтоб вина не имели!..
– Вино же наше в городе...
– В подвале наше вино!
– буркнул, кипя, Гаврила.
– В обчественном подвале, - добавил Нефед ласково.
– Ну-к что же, что в подвале? Небось, таскаете для обиходу?
– А вот завтра за хлебом итить, - не миновать ведро вина продавать... А так чтоб бутылочками, там не дозволяют.
И светло-голубыми глазами прощупывал Семеныч карие глаза гостя, не сказал ли он лишнего и верит ли тот, или нет.
– Табаку у нас захочешь просить, тоже не проси: не курящие!
– срыву поддержал его Гаврила.
– По старой вере, значит?
– Это уж как знаешь... Не курящие - и все... В шапке в горнице тоже не сидим!
– Шапку, и правда, надо посушить... На-ка, дед, на плиту положь!
И гость снял кепку и подал Семенычу.
Без кепки он оказался молодой малый, не старше двадцати пяти, совершенно круглоголовый, безусый, брови лохматые, а принимая его кепку, Семеныч заметил, что чумарка его на плечах у обоих рукавов лопнула, и не удержался, чтобы не сказать:
– Чумарку, видать, ты по дешевой цене купил, - вот она и лопнула: нитки гнилые.
Гость жевал хлеб и только чуть повел на него глазами, а прожевавши, ответил:
– Вот в городе завтра на работу стану, оденусь... Я бы у вас на перекопке остался, да ведь вы же злыдни...
– Мы уж кончили ту перекопку...
– Хва-тил-ся!
– сказал Гаврила.
– Гм... Скоропоспешные!
– А ты как же думал? Мы-ы!.. Нам многие завидуют, а того не знают, по какому мы письменному расчету живем!
– гордо сказал Семеныч.
– По письменному?
– А как же?
– А кто же у вас такой письменный?
– Да я все, а то кто же?
И Семеныч вдруг приставил к столу табуретку, уселся, придвинул к себе лампочку и вытащил из стола тетрадь, щедро закапанную постным маслом, и карандашик-огрызок.
– Вот, например, - начал он торжественно, - должен я для точности записать твое имя и твое фамилие... Имя?
– Иван, - ответил гость, усмехнувшись глазами.
– Иван?.. Может быть, и Иван... Вот я пишу: Иван... А фамилие?
– Петров.
– Вот я пишу: Петров... И никаких очков я не знаю, - понял?.. А губернии какой?
– Курской.
– Курской?.. А я - Тверской... Стало быть, пишу: Курской... Стало быть, кому справку понадобится, кто это к нам ночью заходил, я могу дать справку: заходил Иван Петров, губернии Курской... И так что я кому хочешь могу дать отчет... В этой самой тетрадке все есть!.. Примерно будучи сказать, вот наш виноградник... Это нам власть советская вот с Гаврилой вдвоем надел такой дала: по шестьсот пятьдесят саженей на душу, выходит тысяча триста саженей... Сколько кучуков виноградных полагается? Полагается, стало быть, тринадцать тысяч кучуков... Какой же урожай может быть? С куста фунт, стало быть, тринадцать тысяч фунтов всего!
– Мало считаешь: фу-унт!
– сказал гость.
– Ка-ак это мало?
– вскинулся старик.
– Не мало, а в самую в норму. Это ведь не поливной нам достался - это горовой... А сорта какие? Сорта наши сотерен да алиятик... Мы уж здесь семь лет сидим, им владеем, - больше не дает: фунт с куста... Мы не без ума живем, а с записью... Раз мы налоги платим, должны запись весть... Вот, примерно будучи, подвал... Раньше мы в частном одном подвале вино держали, и считалось так, что за что же он нашего труда двадцать один процент брал?.. Теперь мы в обчественном, - там восемнадцать процентов... А хлеб, какой ты ешь, он на копейку поднялся спротив осени: был шесть, теперь семь... Вот она запись моя, с какого числа он поднялся...
– Что ты мне суешь это? Я сроду неграмотный, - лениво сказал Иван Петров.
– Окромя меня, и тут у нас все неграмотны, - что Гаврила, что Нефед... а я и газеты читаю, - опять же очков не вздевал... Ты думаешь, я кто? Серый?.. Я, брат, у Скобелева-генерала унтер-офицер бывший, и сам он мне, Михайла Дмитрич, Георгия нацеплял!.. Примерно будучи сказать, думаешь город Ташкент кто завоевал?.. Может, слышал так: генерал Черняев?.. Это пишут так только, будто генерал Черняев, а вовсе не он, а капитан Обух! Обух, вот кто!.. Кто это дело теперь лучше меня знает? Никто не знает!.. А тут мальчишки разные являются, чтобы меня усчитывать и процент налогу составлять!.. "Эх, вы-вы, говорю им, маль-чиш-ки!" А один Теремтеич мне: "Я, говорит, на агронома учился!" А я ему: "А сказку такую знаешь: "Философ да огородник"{221}?.. А фи-ло-соф - без о-гур-цов!.. Понял теперь?..
– "У вас, говорит, будет не меньше как триста пятьдесят пудов, а то и все четыреста..." А я ему: "Будет, как будет!.. Знаешь? Музыканты один раз на свадьбу шли, и вот скрипка, она своим манером заливается: "Уго-ще-ние нам бу-у-удет!.." А флейта своим манером выводит: "Награждение нам бу-у-удет!.." А бубен знай одно: "Будет, как будет... Будет, как будет!.." Так на проверку по его и вышло: в три шея их со свадьбы погнали!.."