В отношении к людям Горбачев ровен и доброжелателен. Не слышал, чтобы на кого-нибудь кричал. Иной раз, впав в раздражение, повысит голос, но тут же спохватится, улыбнется или махнет рукой, как бы предлагая забыть неприятный эпизод. С теми, в ком разочаровался как в работниках или кто подвел его, расстается без сантиментов, но и не питая злобы. Не мстителен: никого из своих противников со свету не свел, не посадил, не выслал, не лишил работы. Наглядный пример - эта книга. Прочитав ее, Михаил Сергеевич был раздосадован некоторыми оценками, в особенности не соглашался с тем, что у него две "ахиллесовых пяты" - организация и кадры. Но когда я попросил его написать несколько слов для немецкого издания, оценил ее как лучшую книгу о перестройке.

Как порой ни раздражал его Сахаров, в близком кругу отзывался о нем неизменно с уважением. Высоко ставит Солженицына, как писателя, хотя так я его и не уговорил послать Александру Исаевичу письмо с приглашением вернуться на родину. Сказалось "классовое чувство". Они земляки, только Солженицын сын крупного землевладельца, а Горбачев из крестьян.

Не было отказа всякий раз, когда речь заходила о том, чтобы восстановить справедливость, реабилитировать незаконно осужденного, помочь беженцам. С "ходу" подписал указ о возвращении гражданства Жоресу Александровичу Медведеву, велел выдать визу Юрию Петровичу Любимову до оформления его паспорта. Мелочи? Конечно, решались не судьбы человечества, но ведь она складывается из судеб отдельных людей.

По Шопенгауэру, значительность человека определяется его способностью восхищаться другими. Горбачев искренне и щедро восторгается понравившейся книгой, театральным спектаклем, музыкальным произведением. Иной раз зайдешь с утра к президенту, начнешь докладывать, он прервет ("потом!") и начинает читать вслух с комментариями поразившую его статью из журнала. Любит сказать слово похвалы талантливому человеку. Вот где он сдержан, порой несправедлив в оценках - так это по поводу выступлений политических соперников. Дает о себе знать авторская ревность.

Едва ли не самая важная для политического деятеля черта - терпимость к критике, умение выслушивать хотя бы от друзей и соратников не одни похвалы, но горькую правду. Расскажу об эпизоде, дающем некоторое представление на этот счет.

28 декабря 1990 года в Волынском работали над докладом Президента на Съезде народных депутатов СССР. Разговор пошел откровенный. Черняев дал "затравку": мы ваши самые близкие, смею сказать, надежные люди, неделями не знаем, что творится, каковы ваши планы; иногда узнаем о событиях из газет. А ведь могли бы и совет добрый дать. Вы встречаетесь с кем попало журналистами, депутатами, директорами, а на нас уже нет времени.

Короче, обида была выложена в довольно резкой форме. Михаил Сергеевич начал отбиваться: без встреч политику не делают, я вот не бывал долго в Верховном Совете, так там черт знает что творилось, а поговоришь с людьми начинаешь понимать, что к чему; да вы и сами мне подсовываете разные рандеву... Но тут на него набросились с упреками Примаков и Шаталин, поддакнул Медведев, пробурчал что-то Яковлев, и он капитулировал, признал, что дело у нас идет бессистемно, мало видится с помощниками. "Да, я ведь, друзья, загнанный, как лошадь".

Много было еще сказано вокруг этого, и я бы не стал описывать этот эпизод - в конце концов обычная технология управления, интересная только для специалистов, - если бы не какое-то странное ощущение присутствия при необычной, не имевшей места в прошлом сцене. Потом понял, в чем дело. Слишком прямо, резко, без околичностей выкладывались ему упреки. По существу, это была нелицеприятная критика его неорганизованности, и хотя "по углам" ворчало окружение давно, но высказать свою досаду напрямую не решалось. Теперь, когда его клюют со всех сторон противники, решились на это и друзья. Конечно, с благими намерениями - остеречь, помочь, но психологически это выглядело как "бунт на корабле", когда команда предъявляет капитану свой счет, а он уступает и обещает впредь "хорошо командовать кораблем". Вроде бы все по-прежнему, но что-то неузнаваемо изменилось в отношениях. Он отныне не просто повелитель, но и член команды. Не знаю, ощутил ли Михаил Сергеевич перемену, но держался он молодцом. Впервые за те годы, что я его близко знаю, скрутил свою гордыню и полупризнал неправоту, неумение организовать дело. Хорошо, что только полупризнал, подумалось мне, нет ведь ничего хуже, если политический лидер теряет уверенность в себе. Надеюсь, с ним это не произойдет. Но поубавить самоуверенность ему не вредно.

После этой сцены произошло и вовсе "размягчение": как бы откликаясь на наши притязания, Михаил Сергеевич пропустил нас в самый укромный уголок высшей власти - пригласил сказать, у кого какие предложения по кандидатам в вице-президенты, премьеры и на другие посты. В прошлом такого никогда не бывало, и все наперебой стали называть имена: Назарбаев, Акаев, Явлинский... Он слушал, кивал, а на съезде назвал кандидатом Павлова.

Бывали и другие случаи, когда Горбачев "приноровлялся" к ситуации, предпочитал не вступать в спор, а поступал по-своему. Не думаю, чтобы это шло ему на пользу. Да и лукавство, скрытность - хотя и частые спутники политических деятелей, не слишком их украшают. Не остались они незамеченными для наблюдателей у нас и за границей.

С ходом времени Михаил Сергеевич все с меньшей охотой выслушивал критические замечания - атмосфера восторженного поклонения делала свое дело. Он по-прежнему прост в обращении, охотно беседует на любые темы... Кроме тех, что задевают его самолюбие. Тут на его лице появляется выражение скуки и ясно читается мысль: "Кого вы учите, друзья?"

Впрочем, все это маленькие слабости большого человека. Явление Горбачева закономерный итог развития русской нации, ее самосознания после 70-летнего коммунистического господства. Он поразительным образом выражает среднее, центральное в нашей политике, философии, культуре. Среднее не в смысле серое, посредственное, а в смысле умеренное, здравое, рациональное, взвешенное. Это не озарение одинокого, возвышенного над толпой гениального ума, а внутренний голос самого народа, выражение его мудрости и осторожности, тревоги и надежды. Такой лидер должен был появиться именно так, как он появился - из толщи народной, пройдя все ступени иерархии правящей партии и социалистического государства. Нужно было очень долго думать и делать дело по-старому, чтобы на каком-то этапе "очнуться", прийти к пониманию необходимости думать и делать дело по-новому. Решить задачу должен был сам русский народ, и он сделал это, выдвинув Горбачева.