Судьба Марии-Терезии во многом определила и судьбу ее, в итоге, несчастной дочери Марии-Антуанетты. Отец Марии-Терезии австрийский император Карл VI не имел сыновей и решил обеспечить престол своей талантливой, рожденной для власти дочке, опубликовав так называемую Прагматическую санкцию, нарушавшую традиции престолонаследия. Поначалу европейские монархи ее признали. Но едва Карл умер, а двадцатитрехлетняя Мария-Терезия примерила корону, как баварский курфюрст предъявил свои права на этот головной убор. Его поддержали Пруссия, Саксония, Франция и Испания. В 1740 году началась война за австрийское наследство, в которой несчастной Марии-Терезии пообещала помощь только российская императрица Елизавета, правда, не оказала ее на деле. Лишь через 8 лет Австрии удалось заключить мир, с честью выйти из войны, хоть и потрепанной неутомимым прусским воякой Фридрихом Великим, но с незначительными территориальными потерями.

Мария-Терезия и ее главный советник дальновидный канцлер Кауниц сделали из этой войны ряд важных выводов - военная, финансовая, промышленная реформы и перемена курса внешней политики. Почти три столетия австрийские Габсбурги и французские Капетинги-Валуа-Бурбоны традиционно враждовали и традиционно воевали между собой. Теперь стало ясно, что главным соперником Австрии в борьбе за германские земли становится Пруссия, а с Францией необходимо заключить союз. Который и был заключен в Версале в 1756 году. Тогда же Мария-Терезия и французский король Людовик XV пришли к выводу, что неплохо бы скрепить дружбу династическим браком. У короля был болезненный сын. Больше доверия внушал, как наследник, внук, тоже Людовик. У императрицы было много дочерей. Так, в принципе, и порешили это в высшей степени важное государственное дело. Будущему супругу в это время было два года, будущей супруге - всего годик.

* * *

Мария-Антуанетта родилась 2 ноября 1755 года в Вене, в главном императорском дворце Шенбрунн. Так всегда бывает - кому-то суждено появиться на свет в хижине, кому-то - во дворце. Первые, как правило, завидуют вторым. Королевские дети всегда сыты, одеты, обуты. Королевские дети не мерзнут, не ходят немытыми и сопливыми. У них множество слуг, с них сдувают пылинки, их учат этикету, изысканным танцам, иностранным языкам. И им не нужно ни за что бороться. Их судьба предрешена. Вот только плюс или минус в этой предрешенности, трудно сказать. Быть все время на виду, быть ответственным за свою страну во-первых, а за свою семью уже во-вторых, быть все время подсудимым на суде госпожи Истории. К своему несчастью, сама Мария-Антуанетта об этой ответственности догадалась не сразу. Даже далеко не сразу.

А пока эта миловидная, даже красивая девочка, шалунья и резвушка, подрастала в окружении великолепного австрийского двора. Однако великолепный французский двор отнюдь не спешил к заключению брака между принцем и принцессой, точнее говоря, будущим дофином и эрцгерцогиней. Согласно этикету, официальное предложение должно было последовать со стороны жениха. Но долго не следовало. Началась и закончилась Семилетняя война, где Австрия и Франция уже были вместе против Пруссии. А Людовик XV не торопится. Дела французского королевства между тем движутся кое-как. В борьбе с Англией оно теряет колонии в Америке и Индии. В государстве зреет внутренний кризис. В 1765 году одиннадцатилетний жених после смерти отца становится дофином, законным наследником французского престола. А его венценосный дедушка все не торопится, что очень беспокоит Марию-Терезию. Уж не происки ли тут ее извечного врага - прусского короля? Или русской императрицы? Уж не выжил ли французский монарх из ума? Но недаром Людовик XV вошел в историю как автор крылатой фразы "После нас хоть потоп".

Личное счастье дочери или внука в монархических сферах обычно никого не беспокоит. Династический брак - это брак даже не по расчету, а по государственным интересам. Будущие супруги знакомы друг с другом только по портретам. Между Веной и Версалем беспрерывно снуют курьеры. Только в 1769 году Мария-Терезия добивается своего - французский королевский посланник Дюрфор привозит официальное предложение короля. В очередной раз сбывается шутливое пожелание венгерского короля Матвея Корвина, сказанное по-латыни 300 лет назад: "Bel-la gerant alii, tu felix Austria, nube" ("Пусть воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай браки"). Свадьба назначена на будущую весну. Жениху 15 лет, невесте на год меньше. По тем временам уже пора. Только кого собираются выдать замуж?

Французский воспитатель Марии-Антуанетты аббат Вермон пишет в Версаль о юной невесте: "Имея очаровательную внешность, она сочетает в себе обаяние, грацию, умение держать себя". Но ниже приписывает, что шесть недель преподавал принцессе основы изящной словесности и шесть недель прошли почти впустую. "Я понял наконец, что хорошо усваивает она то, что одновременно и развлекает ее". "Развлекаться!" - вот что на долгие годы станет девизом Марии-Антуанетты. Когда будет совсем не до развлечений, тогда впереди уже отчетливо замаячит силуэт гильотины.

Менее склонная к политесным выражениям Мария-Терезия в своих дневниках отмечает, что дочь пишет по-немецки и по-французски с чудовищными ошибками, абсолютно несведуща в истории и географии, только хорошо поет и танцует. Погрязшему одновременно в строгом этикете и нравственном легкомыслии версальскому двору это кажется достаточным. Строгой матери - нет. Она понимает, что из дочери не получится великой правительницы, но хоть какой-то она должна стать. И еще строгую католичку тревожит один момент. Две ее старшие дочери - герцогиня Пармская и королева Неаполитанская... В Европе Пармский и Неаполитанский дворы иначе как борделями не называют. Не пошла бы девочка по стопам сестер.

А теперь о том, за кого собираются выдать юную Марию-Антуанетту. Будущий король не только был, но и сам старался быть самой малозаметной фигурой в Версале. Австрийскую красотку-ветреницу ожидал довольно высокий, сутулый, преждевременно располневший подросток с печальными голубыми глазами, неуклюжей переваливающейся походкой, при которой постоянно спотыкался о свою шпагу. Он был страшно застенчив и, наверное, до конца жизни испытывал недоумение, когда к нему обращались как к первому лицу государства.