Шрифт:
– Прости мою сестру, король. Она еще не оправилась после смерти братьев.
Болеслав оторвал взгляд от закрывшейся за княжной двери и рассеянно кивнул. Святополк подхватил его под руку и повел к терему. Длинная вереница бояр и нарочитых потянулась следом. Девки и дворовые обступили оставленных поляками коней, принялись ощупывать диковинные стремена и разглядывать узоры на седлах. Рядом со мной судачили о выходке княжны и нежданном возвращении настоятеля Десятинной. Я отошла в уголок и присела на поленницу. Выполнить приказ Новгородца мне не удалось. Хотя что я могла изменить? Ярославова сестра не желала слушать ни киевского князя, ни польского короля, а настоятеля вовсе осмелилась прилюдно обвинить в трусости и лживости. Поверит ли она нищей бродяжке? Нет, не того гонца выбрал Ярослав… Был бы у него верный человек, смелый, сильный, умный, такой, чтоб всегда мог сказать нужное слово, такой как… Я зажмурилась и опять увидела запрыгивающего к княжне на крыльцо Горясера. Он бы смог вытащить из неволи любого – хоть княжьей, хоть королевской крови…
Ко мне на завалинку присели две девки и защебетали о приезжих.
– А того, что был слева от Болеслава, видела? – восторженно захлебывалась одна. – У него еще чуб такой…
– Черный? – спросила другая.
– Да что ты! Какой же черный?!
Я поднялась. Слушать эту бессмысленную болтовню не было ни желания, ни сил. Поленница покачнулась, но, не заметив, девки продолжали упрямо спорить, какого цвета был чуб у приглянувшегося им поляка.
– Синий! – небрежно бросила я и, со злорадством слушая наступившую за спиной тишину, пошла прочь.
Идти в девичью мне не хотелось. Там ждали те же разговоры.
Я пробралась по длинному переходу к дальней клети и толкнула тяжелую дверь. Здесь хранили старую одежду и ненужную утварь. Я взгромоздилась на кучу старья и ткнулась подбородком в колени. Интересно, где был Горясер, до того как подскочил к княжне? Может, он, как и Анастас, пришел с поляками, а почуяв неладное, неприметно протиснулся поближе к Предславе? Будто чувствовал, что она послушает его совета…
За стеной зазвучали голоса. Я соскочила со старых тюков и прижалась к стене за дверью. Голоса приблизились, у порога зашаркали шаги. Дверь заскрипела и приоткрылась.
– Так нужно… – сказал голос Горясера. – В этом у тебя не будет помощников. Это твоя битва, и ты должна сражаться одна.
«Одна»? Горясер разговаривал с женщиной? Сердце сдавило болью и ревностью. Мне он не сказал и пяти слов, а с этой беседовал почтительно и ласково, словно… словно…
Мне не хватало мужества признать правду.
– Но я не смогу… – ответил женский голос.
«Княжна?» – удивилась я.
– Сможешь! Ты дочь могучего князя, а он всего-навсего польский король…
– Сколько я знаю тебя, Горясер? Много лет ты появляешься и исчезаешь внезапно, как ветер Кулла…
Грусть в ее голосе заставила меня до крови закусить губу. Стало понятно, почему давным-давно княжна отвергла ухаживания поляка и как Горясеру удалось уговорить ее принять меня в услужение.
– Скажи, чего желает мой брат? – допытывалась Предслава. Голос у нее был тихий, совсем не такой, как на крыльце.
– Твой брат так или иначе отдаст тебя поляку.
– Знаю… – Она всхлипнула.
– Помнишь Новгород, княжна? – вдруг спросил Горясер. – Помнишь, как ты вышла к урманам и потребовала отпустить меня? Ты даже уплатила виру за убитых мной людей. В те годы ты была маленькой девочкой, но заступилась за убийцу. Почему ты сделала это?
– Не знаю… Я увидела… Но это не важно… Теперь ты служишь моему брату, и у него нет слуги надежнее. А я все равно тебе верю.
– Тогда послушай моего совета – приходи вечером на пир. Дочь Владимира не должны тащить силой, как безродную, упрямую рабыню.
Она молчала, лишь часто всхлипывала.
– Придешь? – спросил Горясер. В его голосе сквозила надежда. На что? Я замерла. Если она скажет то единственное слово, что навсегда связывает мужчину и женщину, если ответит…
– Да, – чуть слышно шепнула Предслава. – Да.
33
Анастас нашел в себе мужество солгать князю. Теперь нужно было отдышаться. Пегий конский круп покачивался перед ним, надежно укрывая от взгляда Святополка. Жеребец махнул хвостом и угодил по щеке бывшего настоятеля.
– Тварь! – Анастас ударил коня ладонью. Жеребец лениво отступил. Теперь настоятелю стало видно крыльцо Предславы. Взгляд Анастаса пополз по разноцветным одеждам Предславовых девок. Скоро княжна ляжет под поляка и станет презреннее любой из них, даже вон той, что стоит в сторонке, в залатанном синем платье-Игумен пригляделся. «Ведьма! – узнал он. – Та самая, что увела Журку из Вышегорода!» Анастасу запомнились ее темные с каштановым отливом волосы, тонкое лицо, длинная шея и большие, чуть раскосые глаза. Но что она делала в Киеве?