Шрифт:
Мимо флигеля с голубыми ставнями он проехал не спеша, так что успел прочитать на воротах фамилию домовладельцев.
– Ну, ты глянь, вот бестолковый парень! Мимо проехал!
– посетовали тетки на скамейке.
Преследуя Аллочку, "кожаный", как и Мазин, думал, что Эдик унес ноги подальше и переписывается с ней на теткин адрес.
Однако дело обстояло иначе.
Поговорив с Мазиным, Аллочка села в трамвай и, убедившись, что за ней больше никто не следит, попыталась обдумать происходящее. Было это нелегко, но кое-что ей удалось. Во всяком случае, с трамвая она сошла спокойная и решительная. В ближайшем магазине купила бутылку водки, две пачки дорогих папирос и банку шпрот, положила в сумку и с покупками направилась на Казахстанскую.
Собака за забором загремела было цепью, но, узнав Аллочку, притихла. Калитку открыла тетка.
– Здравствуйте, тетя Даша. Ну, как тут у вас?
– Да все так же.
Тетка выглядела не столько больной, сколько недовольной. Говорить она больше ничего не стала, а молча повернулась и зашлепала задниками стоптанных туфель по дорожке, что вела к дому. Аллочка направилась следом, но не в дом, а обошла его и постучала в маленькую дверку легкой пристройки - не то сарая, не то летней кухни.
– Ты, что ли?
– послышался хриплый голос.
Звякнула щеколда, и Аллочка оказалась в помещении с окнами, прикрытыми ставнями. Здесь, рядом со столярным верстаком, стояла железная койка. Человек, открывший дверь, тут же улегся на смятую постель. Наверно, и Мазин не сразу узнал бы в нем Эдика Семенистого.
В этом Эдике не было ни малейшего лоска. Вместо модных полубачек небритая, взлохмаченная щетина, осунувшееся, побледневшее лицо. Даже колечко уже не поблескивало, а как-то пожухло и болталось на похудевшем пальце с нестриженым, грязным ногтем.
– Водки принесла?
– спросил Эдик тускло. Чувствовалось, что вопрос этот задает он не впервые, но на положительный ответ не надеется.
– Принесла.
Эдик приподнялся недоверчиво. Алла достала бутылку, папиросы и шпроты, поставила на верстак.
– Сейчас у тетки возьму поесть.
– Не надо. Я не голодный. Ничего не надо.
Выпил он жадно, отдышался, взял одну рыбку, пожевал.
– Вроде полегчало, - сказал удовлетворенно.
– Выпьешь со мной?
Алла покачала головой:
– Мне на нее смотреть противно.
– С каких это пор?
– С нынешних. И тебе в бутылку заглядывать нечего.
– Ну-ну... Командуешь! Думаешь, как посадила меня в эту конуру, так я уже в подчинении у тебя? От такой жизни денатурату напьешься, не то что "белой головки".
– Не я тебя сюда посадила, а глупость твоя.
– Знаешь...
– Ладно, не психуй! Послушай-ка, что я тебе скажу.
– Еще что-нибудь на мою голову выдумала?
– Я сейчас с Мазиным разговаривала. Помнишь такого?
Эдик отставил стакан:
– Заложила?
– Дурак! Сам он меня нашел.
– Да тебя-то он Откуда знает?
– Он, по-моему, все знает. Кроме того, что ты здесь сидишь. Думает, уехал, а я знаю куда.
– Ну, а ты что?
– Да ничего. Сказала, если напишешь - сообщу.
Семенистый улыбнулся:
– Правильно. Ты голова все-таки.
– Эдик! Ты меня любишь?
Он потер кулаком небритую щеку:
– Сейчас до этого разве?
Аллочка поднялась с табурета:
– Значит, не до этого? А я, дура, прячу тебя, сама рискую, тетку подвожу, старую женщину. Из-за кого? Из-за такой свиньи!
– Алка! Подожди, подожди! Ты ж знаешь! Если б я... Я бы сам тут не сидел. В Сибирь бы подался. А то заперся, как дезертир какой. Из-за тебя ж. Сама знаешь. Думаешь, мне легко? Нервы все натянулись. Видишь, аж пальцы дрожат.
– От водки они у тебя дрожат.
– А пью с чего, думаешь? Сладкая она? Будь она проклята!
Семенистый со злостью стукнул по столу, схватил со стола недопитую бутылку и швырнул ее в угол сарая, на стружки.
У Аллы по щекам побежали слезы:
– Что же нам делать, Эдик?
– Говорил я, что делать! В Сибирь, на стройку подаваться.
– Да найдут и там.
– Ну, лучше придумай.
– Эдик, а что, если к Мазину сходить?
– Тронулась?
Алла быстро смахнула со щек слезы, села на кровать рядом, заговорила горячо:
– Эдик, ну послушай, Эдик! Ведь не скроешься же. За мной Лешка по пятам ходит. Сегодня парня какого-то подослал. Лучше уж Мазину открыться. Расскажешь все как было.