– Полагаю, мы здесь не для того, чтобы заниматься излияниями, властно сказал араб.
– Если я слушал...
– он устало кивнул головой в сторону Зуфара, - то хотел знать, с кем имею честь... Приступим. Да, как тебя зовут?

Вопрос относился к Зуфару.

– Я - человек.

– Упорствуешь! Ты молишься богу единому?

– В степи на аллаха понадеешься, верблюд уйдет. Пока будешь совершать молитву, волк утащит овцу...

– Ты мусульманин и своей рукой убил мусульманина.

– А-а! Вы об Овезе Гельды, чтоб ему черви в могиле покоя не дали! Благодарение вот этой руке, наносившей удары. Я рад. Я бы убил его и ему подобных сто, нет, тысячу раз.

– Ого, он привык убивать в своем ГПУ!
– ухмыльнулся Али Алескер и выразительно сплюнул.

– Я дрался с калтаманами Овеза Гельды на колодцах Ляйли... У них были винтовки - у меня нож. Пусть пеняют на себя... Зачем плохо держат в руках винтовки?

Араб пытливо изучал лицо Зуфара.

– Когда вы меня отпустите?
– вдруг спросил хивинец.

Вместо ответа Джаббар ибн-Салман пожал плечами:

– Многое зависит от тебя. Ты знаешь дервиша Музаффара?

Зуфар мотнул головой. Опять дервиш.

– Ты будешь говорить, наконец!
– закричал Али Алескер.

Ибн-Салман тронул перса за плечо и показал глазами на откинутый полог. В двух шагах Алаярбек Даниарбек, разостлав на землю попону, усердно отбивал поклоны вечерней молитвы. Около него столпились хезарейцы, с любопытством наблюдая за каждым его движением. К слову сказать, маленький самаркандец с особым рвением выполнял на чужбине все предписания корана, желая прослыть среди персов благочестивым мусульманином. Он считал, что так лучше. Персы, по его мнению, большие фанатики, и среди них безопаснее верующему. Заслужить репутацию богомольца, чуть ли не святого подвижника Алаярбеку удалось вполне.

– Эй, - крикнул раздраженно Али Алескер, - а ты не мог бы выбрать место для своих молитв подальше от палатки?!

Алаярбек Даниарбек и глазом не моргнул. Сколько ни шумел толстяк помещик, сколько ни махал руками, самаркандец продолжал усердно молиться и, только когда наконец исчерпал все обязательные и необязательные поклоны и коленопреклонения, соблаговолил отозваться:

– Прибегаю к вашей милости, горбан! Я весь внимание, горбан!

– Что тебе, в детстве осел отдавил уши? Я говорю тебе... а ты... тьфу!..

– А вы не видели, ваша милость? Я же совершал намаз.

– Убрался бы ты подальше со своим намазом!

– А вам разве неизвестно, ваша милость, что прерывать молитву допустимо лишь в трех предусмотренных случаях: при землетрясении, или если упадет ребенок, или когда убежит должник...

В ответ Али Алескер только громко сплюнул.

– Вы напрасно плюетесь, ваша милость, ибо распорядок молений мудро установил сам пророк Мухаммед, да произносят имя его с уважением и почтительностью!

Алаярбек Даниарбек тщательно сложил попону, перебросил через плечо и удалился размеренным, полным достоинства шагом. Свита зевак проводила его до чадыра.

– Какое усердие в упражнениях веры!
– воскликнул Джаббар ибн-Салман.
– Даже чрезмерное усердие...

– Я и прогнал его поэтому, - буркнул Али Алескер.
– Намаз не мешает богомольцу слушать... А мы говорим достаточно громко. И потом я хотел поговорить о дервише...

– Я утомился, - слабым голосом протянул араб, - отложим наш разговор.

– А тебе, - сказал Али Алескер Зуфару, - придется поспать в загоне для овец. Я не вижу для столь знатного путешественника более подходящей гостиницы.

– Может быть, - сказал араб, - его устроим получше... в одном из чадыров?

– Нет, - возразил Али Алескер, - в чадыре ненадежно. Ночь длинна. У него хватит времени для размышлений... И не вздумай бегать, - обратился он к Зуфару.
– Мои курды и в темноте видят не хуже гепарда...

Зуфара увели.

В белой палатке разговор продолжался. Он содержал немало намеков и полунамеков. Едва ли непосвященный мог извлечь что-либо из него.

– Ожесточен?
– спросил араб.

– Фанатик, - буркнул Али Алескер.

– Или крупная птица, или, что не исключено... произошла ошибка.

– Вы думаете, муравей? Рабочий? Нет, в муравейнике есть и рабочие и солдаты. Он... сражался как воин. От темного дикаря ждать такого...

– Я сам видел таких, которые дрались не за свою шкуру, а за идею. Я встречал рядовых пуштунов в двадцать девятом. Посмотрели бы на них под Джалалабадом! Мы дали им винтовки и патроны. Шли под пулеметы не моргнув глазом. Шинвари* сражаются, пока стоят на ногах... А кто они?.. Дикари, толпа тупых убийц... Шли грабить, резать, насиловать. А какой бешеный порыв! Энтузиазм!