– Вы бесчеловечны!

Дервиш иронически поклонился:

– В детском приюте Исфеддина мое дитя не проживет и недели. Знаю я. Конечно, вы хотите отвезти девочку в приют.

– Мы решили, - и дама прикусила губу.

– У девочки теперь есть отец и мать.

– Да-да!
– крикнула Гульсун.
– А ты не лезь, мадам... Посмотри на себя. Персиянку корчишь из себя. Захотела ворона павой ходить, да разучилась и по-вороньему прыгать.

– Молчи, жена, она не посмеет взять ребенка.

Дервиш говорил спокойно, медленно, очень медленно, но вдруг на его лице сквозь бронзу загара проступила бледность. В ворота с топотом въехали четыре вооруженных всадника.

И не надо было быть догадливым, чтобы понять, кто были эти всадники и зачем они появились. За стремя одного из них, одетого в форму офицера персидской жандармерии, держался рукой почтенный родитель красавицы Гульсун, владелец и хозяин постоялого двора старый Басир. Он был весь в пыли. Лицо его лоснилось от пота. Видно, всю дорогу он бежал. Последним въехал во двор на чудесном коне, судя по одежде, араб. Он кутался в шелковый бурнус, лоб ему перетягивал узкий черный в клетку шнурок - агал.

В какое-то мгновение Сулейман заслонил и оттеснил дервиша за столб в тень, а сам выступил вперед и, уперев руки в бока, мрачно глядел на всадников.

– Кто здесь женщина по имени Гульсун?
– выкрикнул офицер, подняв высоко в руке лист бумаги.

– Я!
– выступила вперед молодая женщина.
– Эй ты, мешок с дерьмом! Ты вовремя приехал. Караул! Ты сидишь точно шах и смотришь спокойно, как отнимают у матери ребенка! Караул!

– Чего кричишь ты, мужичка! Будь почтительна с господами.

Жандарм мгновенно оценил обстановку и, спешившись, с вежливейшими поклонами зашагал к автомобилю.

– Не все делаются важными господами, как вот этот бандит с большой дороги. Он думает, что ему все руку должны целовать. Один царь, другой раб. Держи его!
– взвизгнула Гульсун, потому что тем временем векиль решительно помог жене с ребенком подняться в машину. Заревел мотор.

Но Гульсун на то и была простой степнячкой, чтобы не разбираться в том, что вежливо и что невежливо. Она с визгом вскочила на подножку и вырвала бесцеремонно ребенка из рук дамы. Шофер резко повернулся на сиденье и ударил Гульсун. Выругался жандарм. Все кричали. По двору бежали люди...

Прижимая к груди девочку, Гульсун соскочила с подножки. Автомобиль загудел и, разгоняя людей, выехал со двора караван-сарая. Красный, потный жандарм поглядел на араба, взиравшего с любопытством на происходящее, и крикнул:

– Кто муж этой крикливой потаскухи?

– Я... я муж сигэ Гульсун.

В наступившем внезапном молчании старческий голос проскрипел так странно, что цветноглазый дервиш вздрогнул. Скрытый деревянным столбом от взглядов людей, толпившихся во дворе, он лихорадочно изучал всадников, все еще стоявших у ворот, и особенно араба.

Когда жандарм задал вопрос: "Кто муж Гульсун?", дервиш невольно сделал шаг вперед, но Сулейман помешал ему.

– Я муж, - говорил, шамкая беззубым ртом, маленький хилый старичок, с низко надвинутой на лоб бязевой чалмой.
– Она моя сигэ, она по договору, написанному у казия, моя сигэ. Если скверную бабу в кувшине воском запечатать, и там она свои скверные делишки будет творить. И пусть она идет домой сейчас же и разожжет очаг...

Гульсун показала ему язык.

– Убирайся, слизняк! Срок нашего брака уже прошел. Ты получил развод. Теперь я для тебя - что спина твоей матери... Не подходи.

В трясущейся руке старца запрыгала суковатая палка, нацеленная в голову Гульсун. Но лучше бы он и не пытался ударить молодую женщину. Произошло такое, что и видавшие виды фарраши рты разинули.

Визжа и плюясь, молодая женщина вцепилась одной рукой в бороду мужа, а другой принялась колотить его по чему попало.

– Вот тебе! Получай!

Старик с трудом вырвался из рук рассерженной красавицы. Он прижался к коню одного из фаррашей и, хлюпая носом, пытался повязать голову распустившейся совсем чалмой. И тут все увидели, что вместо ушей у него белые ужасные шрамы.

– Ох, - хрипел он.
– Не буду, не буду... Иди сейчас же, Гульсун, домой... Проклятие! Разве, женясь временно на Гульсун, я не уплатил Басиру за материнское молоко два тумана, еще туман на случай развода?! Разве я не дал еще за нее зеркало, и лампу русскую со стеклом, и расшитые туфли?.. Ай-ай! Эй, Басир, прикажи своей дочери-потаскухе идти домой... А сладости, а ситцевые шаровары, которые я ей подарил... Я из-за скверной девки разорился... Иди домой, сучка...

Гульсун не успела и рта открыть, как жандармский офицер с рычанием "Взять его!" ударом нагайки сбил старикашку с ног. Мгновенно фарраши свалились со своих лошадей и, набросившись на него, скрутили ему руки за спиной. А он все кричал: "А мешочек хны, а расшитый платок!.." Но вопли оборвались криком. Ему воткнули кляп из тряпки в рот. Пока тащили обмякшее, неподвижное его тело к лошади, офицер сложил ладони рупором: