Затем написала письмо своей матери, за которым пролила не одну слезу.

"Дорогая, любимая крестенька, Анна Аркадьевна, - прощалась Таня, - я знала, что это письмо не понравится Вам, и знаю то, что прочитав его, Вы назовете меня неблагодарной вертушкой. Ну, что ж, называйте и проклинайте, это Ваше законное право, а я поступила так, как повелело мое сердце, повела вся моя жизнь. Письмом этим я порываю со всем своим прошлым, навязанным мне графством и превращаюсь в обыкновенную женщину, каких много везде. Кто Вас просил удочерять меня, глупую маленькую несмышлену? Разве нельзя было обойтись без этого никому ненужного удочерения? Можно было. Но, живя у Вас, я разгадала цель этого удочерения. Вы боялись, как бы Евгений не женился на мне, бедной бесприданнице, не имеющей связи с высшим обществом. Вы хотели этим удочерением убить возможное возникновение между нами любви, но Вы, дорогая графиня, ошиблись. Евгений, Ваш сын, полюбил меня, несмотря на Ваше удочерение, несмотря на разность нашего родового положения... и я... тоже полюбила его всем пылом своего молодого нетронутого сердца, и эту любовь я не променяю ни на какие титулы, ни на золото, ни на какие сокровища мира.

Как буря, как вешние воды ломают плотины, я силой своей любви сломаю все преграды нашему соединению с Евгением! Я теперь свободная, счастливая и с верой в радостное будущее, окрыленная горячей взаимностью, лечу в объятия своего жениха.

Я выехала в Берлин, где ждет меня Евгений. Тат. Ник. Панина".

Запечатав в конверт письмо, Таня написала адрес графини Витковской и быстро начала собираться. Отобрав из своего имущества только самые необходимые вещи и уложив их в небольшой чемодан, она выглянула в коридор и, убедившись, что её никто не задержит, бесшумно вышла на крыльцо. Здесь она села в проезжавшую извозчичью пролетку и затерялась среди проезжающей публики.

Через два часа в комнату Тани постучала горничная Дуняша, но, не получив ответа, заглянула в комнату и, убедившись в отсутствии Тани, побежала известить княгиню.

– Что же такое, вещи разбросаны, а Танюшечки нет? Точно воры были, испуганно проговорила княжна Мэри, осматривая комнату своей гостьи.
– Дуня, позови барина.

Через несколько минут, шлепая турецкими туфлями, в комнату Тани вошел князь.

– Жоржик, посмотри, на что это похоже?
– трагически воскликнула княгиня, указывая мужу на хаос в комнате.
– Танечки нет, вещи разбросаны, комната не заперта...

– А ты, душенька, не волнуйся. По-моему, тут чем-то преступным пахнет, - прошелестел отвисшей губой подагрик.

В это время княгине на глаза попалась записка Тани. Подойдя к столу, она схватила записку и, прочитав, с изумлением проговорила:

– Ах, глупая девчонка! Она уехала обратно в деревню.

Князь стоял понуро и, нахмурив брови, смотрел на жену. Он никак не ожидал, что его "Лотос Изиды", как он про себя называл Таню, сможет позволить подобную выходку. Далеко идущие планы старого ловеласа тоже рухнули, и он не находил слов выразить возмущение поступком дальней родственницы.

Нервно пожав плечами, княгиня, бренча браслетами, вышла из комнаты и, придя к себе в будуар, села за маленький столик.

Через час Дуня несла на почту письмо следующего содержания: "Анюта, писала возмущенная княгиня, - твоя стрекоза Танюшечка позволила непростительную глупость. Часа два тому назад, когда мы были заняты укладкой вещей в чемоданы для поездки за границу, эта ветреная девчонка забрала часть своих вещей и незаметно скрылась из нашего дома. По её оставленной записке я поняла, что она скучает по тебе и уехала обратно в имение (как доказательство, прилагаю её записку).

Думаю, что ты поймешь мое настроение... Побег этот ничем не оправдывается, и Танечке нельзя пожаловаться на наше невнимание к ней. Однако, советую тебе пробрать её хорошенько, чтобы на будущее время не позволяла подобных вольностей. Твоя любящая сестра Мэри Ч***".

ГЛАВА VIII,

РАСПОЛАГАЮЩАЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ О ТОМ, ЧТО ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРЕИСПОЛНЕНА ГОРЕСТЕЙ, БЕД, РАЗЛИЧНЫХ ЗОЛ, ЛИШЕНИЙ, БОЛЕЗНЕЙ, И ПРОЧ., И ПРОЧ.

Была середина июня. Тихая ночь покрыла волшебным черным флером землю до самого горизонта. Только редкие звездочки мерцали в небесной высоте, посылая на спящую землю свой бледный след.

В усадьбе Анны Аркадьевны было тихо. Люди спали. Только в комнате графини, выходящей двумя окнами в вишневый сад, слышался слабый шум, и через густые тюлевые занавеси пробивался слабый свет. Анна Аркадьевна с полузакрытыми глазами лежала на кровати и тихо стонала. Бледное лицо, едва освещенное скудным светом лампы, говорило о только что пережитых муках. У кровати возилась старая верная Филиппьевна, занятая обмыванием крошечной девочки, едва появившейся на свет. "Няня, - чуть слышно проговорила роженица, - не забудь приложить записочку. Да смотри осторожнее, чтоб не увидели... Поглядывай по сторонам..."

– Зачем забывать, знаю ведь, что делаю, - отвечала няня, завертывая малютку в розовую длинную тряпицу и старенькое рваное одеяльце.
– Ты уж лежи, не шевелись, а я мигом вернусь. Одна нога здесь, другая там.

Взяв на руки младенца и закрыв его концом своей шали, няня направилась к двери, попутно перекрестившись на образ скорбящей Божьей матери.

– Ах ты, Боже мой... Прости мои прегрешения...
– простонала Витковская, провожая глазами уходящую старуху.

В покоях наступила тишина. Только налетевший из сада ветерок чуть колебал пламя лампады, а издали доносились печальные трели соловья.